Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

В Женеве у постели больного Михаила Рафаиловича мы с Абрамом пробыли недолго – и почти одновременно вернулись в Россию, в Петербург. Абрам – на свою прежнюю работу террориста, я – на новую для меня работу, среди крестьянства. Центральный комитет командировал меня в качестве своего представителя для наблюдения и руководства крестьянской работой на Украине. Два месяца, проведенные мною здесь, одно из лучших моих воспоминаний революционной работы. Это было как бы лирическим интермеццо или революционной идиллией после предшествовавших и перед последовавшими затем тягостными, полными драматизма и даже трагизма переживаниями.

Был еще май. Помню, когда уезжал из Петербурга, там была еще белая ночь – в эти белые ночи в Петербурге так светло, что можно читать, не зажигая света. Но без «теней» не обходятся и белые ночи… Люди, долго находившиеся под тайным наблюдением, знают это особое ощущение – вы не можете указать ни на одного преследующего вас шпиона, вы никого не замечаете, но постепенно вами овладевает какое-то беспокойство, неуверенность. Мало-помалу каким-то шестым чувством вы убеждаетесь, что за вами следят, что вы находитесь под чьим-то прицелом – вас вот-вот схватят… Многие из товарищей мне передавали о таком же ощущении. Именно это я теперь испытывал в Петербурге.

В этом ничего удивительного не было. 27 апреля открылась в Петербурге Государственная дума. Хотя революционные партии ее и бойкотировали и не приняли участия в выборах, тем не менее в своем огромном большинстве в Государственную думу прошли в качестве депутатов враждебно настроенные по отношению к правительству лица, немало среди них оказалось и таких, которые были близки к нашей партии («трудовики»).

В стенах Государственной думы нередко звучали смелые и даже революционные речи – всего революционнее были настроены депутаты от крестьянства, на которых как раз больше всего надеялось правительство. Эти его надежды были выборами совершенно обмануты. Все отчеты о заседаниях Государственной думы печатались в газетах, настроение в стране подымалось. Наша партия, как и другие революционные партии (большевики и социал-демократы меньшевики), старались воспользоваться этим – возникали с нашим участием новые газеты, создавались новые издательства народной литературы полуреволюционного характера.

За те десять дней, которые я провел в Петербурге, я видел множество народа, побывал в различных наших партийных организациях, которые там работали. Департамент полиции продолжал свое наблюдение за всеми прослеженными им революционерами и всеми подозрительными адресами. И потому не было ничего удивительного, что, в конце концов, и я был прослежен. Я определенно чувствовал, что попал под наблюдение, и теперь старался как можно скорее выскользнуть из опасного Петербурга. Я принял все меры, чтобы незамеченным добраться до Николаевского вокзала и сесть в поезд, отходивший в Москву. Но уверенности, что мне это удалось, у меня не было. Выходя в дороге на различных остановках в буфет на станциях, я в конце концов убедился совершенно определенно, что за мной следят. Установил даже человека, который за мной наблюдал. Это был человек с небольшой темно-рыжей бородкой, в высоких сапогах, похожий на мастерового. Почему, между прочим, между сыщиками и шпионами так много рыжих людей? Рыжим был один из наблюдавших за мной в Москве извозчиков, рыжим был тот субъект, который караулил меня в «Пале-Рояль», рыжим был и этот субъект. Недаром, очевидно, пословица говорит, что «рыжий-красный – человек опасный»…

Как мне теперь отделаться от своего наблюдателя? В дороге я это обдумал. Со мной был небольшой ручной чемодан. Я перешел в тот вагон, в котором сидел мой наблюдатель. Не обращая на него никакого внимания, я прошел со своим чемоданом мимо него и занял в вагоне место неподалеку, чтобы он видел меня и в особенности мой чемодан. Около самой Москвы, оставив чемодан на месте, я вышел на площадку вагона, когда поезд остановился на небольшой станции.

Я заметил, что мой «рыжий» остался сидеть на своем месте, но осторожно выглядывал из окна, чтобы убедиться, не сойду ли я на этой станции. Я надеялся, что большой уверенности у него в этом не будет, так как мой чемодан оставался в вагоне. И я, действительно, продолжал стоять на площадке вагона, не выходя на станцию. Но когда поезд тронулся, я спустился на ступеньки вагона и, выждав, когда он прибавит хода, соскочил уже на ходу… Я покатился по насыпи, но сейчас же поднялся и, когда поезд уже уходил, выскочил на полотно железной дороги, чтобы меня нельзя было увидеть из окна вагона. И с большим удовлетворением увидал, что поезд уходит все дальше и дальше, все быстрее и быстрее, а кроме меня, позади него никого нет! Мой «рыжий» уехал дальше в Москву! Правда, с ним уехал и мой чемодан, но эта потеря была вознаградима. Я так был рад удаче, что начал даже танцевать тут же, на полотне железной дороги. Если бы кто-нибудь со стороны мог меня видеть, он, наверное бы, подумал, что человек сошел с ума!