Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

Из Киева я проехал в Каменец-Подольск, уже недалеко от австрийской границы. Кстати, мне надо было проверить здесь, как действует наш контрабандный транспорт литературы из-за границы. Юг чувствовался здесь еще сильнее, чем в Киеве, белые дома с толстыми каменными стенами ярко освещены и как будто прогреты горячим солнцем, на улицах стоит безмятежная, ленивая тишина – казалось, город спал под летним зноем. В середине города сохранились остатки старинной крепости с полуобвалившимися стенами и заросшим травой валом. Все это было очень мало похоже на ту среднюю Россию, к которой я привык.

Здесь уже были не только евреи и украинцы, но также много черноволосых и темнокожих молдаван и румын. На каждом шагу чувствовалось, что рядом, за границей, начинается какой-то совсем другой мир – Австрия. Под мостом шумела неглубокая, но очень беспокойная речка. Весь этот угол России имел свою историю и свое прошлое. И крестьянская работа нашей партии здесь значительно отличалась от работы на Киевщине среди крестьян – здесь, в Подольской губернии, она шла больше среди поденных рабочих в помещичьих имениях, батраков – была наполовину рабочей, наполовину крестьянской.

Большое внимание партии приходилось также уделять работе среди ремесленников, которыми были полны маленькие города и местечки Подольской губернии. Пришлось мне побывать также в небольшом городе Могилеве-Подольском. В нем жизнь тоже была очень своеобразна. Маленькие дома, лавочки, в которых продавали всякую мелочь, здесь же различные ремесленные заведения. От всего веяло стариной и какой-то наивностью – это была еще старая и глухая русская провинция, чуть ли не похожая еще на провинцию Гоголя. Наивностью и простотой веяло ото всего – от одежды прохожих, от внешнего вида домов, от вывесок.

Помню одну из таких вывесок, вызвавшую во мне смех. Она гласила: «Портной специально брюк»… Но и в этом, как будто всеми забытом и глухом городе начала пробиваться новая жизнь. Как и в каждом провинциальном городе, в нем была главная улица, пересекавшая его в длину. И вечерами на этой улице начиналось гуляние – главным образом, конечно, молодежи.

По молчаливому соглашению отдельные участки этой улицы были заняты каждый какой-нибудь одной из существовавших тогда в Могилеве-Подольском политических организаций – Бундом, социал-демократами или социалистами-революционерами. Каждая организация ограничивалась прогулками только в своем участке. У каждой была как бы своя «биржа» – они так и назывались: «биржа бундистов», «биржа эсдеков», «биржа эсеров».

Каждый, у кого было какое-нибудь дело к одной из этих организаций, легко находил нужных ему людей – это заменяло то, что у нас, на севере, называлось явками, то есть конспиративными квартирами, на которых революционная организация принимала всех, являвшихся к ней по делу, всех приезжавших в этот город. Здесь, в Могилеве-Подольском, все это носило примитивный и наивный характер.

В маленьком городе все хорошо знали друг друга – не только его семейное положение, род занятий, но и образ мыслей: всем было известно, что молодой Давид Рабинович был бундистом, старший сын раввина Кагана был меньшевиком социал-демократом, а его младший сын, горячий 18-летний Гриша, – убежденным социалистом-революционером и пламенным проповедником террора.

Думаю, что хорошо все это знала и местная полиция, которая легко бы могла, в случае надобности, переловить всех местных революционеров на их «биржах». Иногда она это и делала – в городе происходили периодические облавы и аресты. Но тогда было такое время, что революционеры размножались с быстротой грибов после летнего дождя: пронесутся аресты, а глядишь – через несколько недель все «биржи» уже опять на своих привычных местах, только лица переменились. В этом тоже было немало наивного, но немало и идеализма!

Из Могилева-Подольского, куда, между прочим, я ездил специально за паспортами, так как там была возможность получить несколько пустых паспортных книжек и несколько десятков чистых паспортных бланков (книжки действительны либо на пять лет, либо были бессрочными, бланки – сроком только на один год), это было очень ценное приобретение для нужд партии – я проехал без остановок в Полтаву. Здесь я был опять в центре Украины.

Полтава – прелестный тихий городок, весь утонувший в зелени садов. Здесь почти при каждом доме – сад, огромное большинство этих садов фруктовые. Почти все дома в городе одноэтажные. Некоторые улицы походили не на улицы города, а на бульвары, сплошь обсаженные деревьями, – проходить по ним приходилось под густым зеленым сводом. Некоторые дома прямо прятались в густой зелени, многие из них были вымазаны снаружи белой известью (некоторые были глиняными), с веселыми зелеными ставнями. Это придавало всему городу очень живописный вид.