Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

Но все это было неорганизованно, случайно, почти стихийно. Потом начали появляться «ораторы», как мой собеседник называл, очевидно, наших партийных крестьянских работников, старавшихся внести в разрозненные вспышки организованность, сделать их одновременными; появились листки, литература привозная и самодельная.

Движение постепенно стало принимать более организованный характер, полиции приходилось все труднее, и губернское начальство уже не справлялось с разлившимся по всей губернии движением. Наступил октябрь 1905 года, объявлен был царский Манифест, «свободы»…

В их селе проведено было несколько больших митингов, в которых принимали участие как приезжие «ораторы», так и местные молодые крестьяне, которые уже познакомились с нашей литературой и называли себя «партийными».

Все местные сельские власти – старшины, старосты, десятские – были переизбраны, предупрежден был еврейский погром, который старалась устроить полиция при помощи местных черносотенцев и кулаков: хотели громить лавки деревенских торговцев-евреев, но вновь избранные сельские власти твердой рукой этому помешали в самом начале.

Большой отряд стражников должен был прибыть на место, чтобы расправиться с «бунтовщиками», о чем крестьяне узнали заранее и приняли свои меры. Они загородили все проезды, вырыли глубокие канавы и оставили свободной только главную широкую улицу, которая под прямым углом загибалась уже в самой деревне.

И здесь укрепили на земле плуги, сохи и бороны, перевернув их вверх лемехами кверху; их они сверху слегка забросали землей, навозом и соломой; все эти сохи и бороны были между собой крепко связаны веревками и даже цепями. Можно себе представить, что здесь произошло, когда большой отряд стражников и казаков с гиком и свистом ворвался в село для расправы с бунтовщиками и повернул на главную улицу… А бунтовщики в это время сидели, притаившись, по своим избам. Этот страшный эпизод был серьезным уроком для карателей, и деревню эту надолго оставили в покое.

Тогда крестьяне спокойно и серьезно принялись устанавливать у себя новые земельные порядки: все было уже давно ими продумано и намечено. «На болоте целыми ночами с фонарями обсуждали всей деревней», – проникновенно говорил крестьянин.

Был собран сход, принят приговор, под которым все подписались; неграмотные вместо подписи ставили кресты; была выбрана депутация к местной помещице, которая владела здесь большими землями: ей предложили собрать все свои ценности, запрячь экипаж и через сутки выехать со всей семьей из имения и из их села, так как здесь ей больше делать нечего: по приговору всего села ее земли и имение переходят в общественное заведование и пользование крестьян. Помещики уже нажились, сами своим трудом обрабатывать землю не могут и поэтому им нечего делать в селе – пусть едут куда хотят; крестьяне зла им не желают.

Пользоваться землей могут лишь те, кто сами на ней работают, поливают ее своим потом. Помещице пришлось подчиниться и уехать. Немедленно же после ее отъезда был собран новый сход; были выработаны правила заведования панским имуществом, выбрано несколько крестьян для заведования отдельными отраслями хозяйства и для общественного ведения его. Приведено в исполнение решение закрыть казенную винную лавку. Обобществленное хозяйство помещицы сразу же пошло полным ходом. Все работы выполнялись по наряду, все доходы поступали в общую кассу. Все в селе впервые вздохнули свободно, полной грудью, все почувствовали себя людьми и полноправными хозяевами.

Даже темные и отсталые крестьяне прониклись важностью и выгодностью для всех новых порядков в селе. Составлялись планы и проекты уравнительного пользования наделами, общественной обработки и уборки панских полей. Уравнительно распределяли корм и лес для построек.

Не слышно стало в селе пьяных песен, ругани, драк. Из молодежи составилась пожарная дружина, и по очереди ее наряды обходили по ночам село. По вечерам, на посиделках, слышалось хоровое пение революционных песен. Так шла жизнь более трех недель. Наконец, черниговский губернатор спохватился, собрался с силами, и в одну ночь вся эта налаженная жизнь была разбита большим отрядом полиции и казаков. Старые порядки или, вернее, «беспорядки», как ядовито говорил мой возница, были восстановлены. Масса крестьян было арестовано, многие при этом были избиты до полусмерти.

Все село было наводнено казаками, привезены шпионы, вернулась помещица. Истязаниями старались узнать, кто был «зачинщиком». Немногим удалось скрыться. Арестованных всю зиму держали в тюрьме, весной судили и многих отправили по суду на вечное поселение в Сибирь с лишением всех прав состояния, остальных погнали в ту же Сибирь в ссылку на пять лет в административном порядке. Однако некоторые из уцелевших продолжают революционную работу и теперь…

Я слушал рассказ своего возницы, как чудесную сказку.