Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

И в этом письме, адресованном в Департамент полиции, самым подробным образом было рассказано о свидании со мной и передан мой рассказ о ночном посещении – ни одна даже маленькая черта не была при этом пропущена. Что же означал его совет попытаться связаться с этим агентом охранного отделения, готовым как будто выдать мне секреты? Азеф был умный человек и дал совет, который должен был дать мне настоящий революционер. Добавлю в заключение, что я поступил согласно его совету: написал своему ночному посетителю условное письмо, но на назначенное мною свидание тот не пришел. Быть может, этому помешал доклад самого Азефа в Департамент полиции – по этому докладу моего «осведомителя», вероятно, отыскали и арестовали.

(Вот текст этого письма: «…В Московский комитет соц. – рев., кроме Зензинова, входят г-жа Емельянова, жившая раньше (года полтора тому назад) в Женеве, и студент Белоусов. Самое интересное в Москве вот что. Рассказывал мне Зензинов. Недели две тому назад его с заднего хода вызвал какой-то субъект. Кода вышел к нему Зензинов, он назвался служащим охранного отделения и стал ему рассказывать, что за ним и еще за другими лицами они следят, называл целый ряд имен и массу подробностей, все это было совершенно верно. Когда Зензинов спрашивает у него, почему он ему это рассказывает, субъект заявляет: „Не все ли вам, барин, равно, ну хотя бы по злости на начальство. Во всяком случае. Вы видите, что я все вам правду рассказываю, но прошу вас об этом никому не говорить, даже своим, т. к. между вашими есть служащие в Охранке“. И называет между прочим одно лицо (мне Зензинов фамилии не назвал), которое состоит в Моск. комитете. Затем субъект назвал лицо, которое ведет сношения с агентами, и дал его адрес – мне удалось узнать его от Зензинова – это Дмитрий Васильевич Попов, живет на 6-й Ямской в доме Заводова, № 65, кв. 4. Кроме он указал, что на 3-й Ямской в угловом красном доме, № не помнит, кажется, 65 или 66, находится извозчичий двор Охранки, там живет шесть извозчиков, которые выезжают ежедневно в 8—10 утра, так что он предлагает их установить. Извозчики, которые занимаются слежкой. Этот субъект рассказывал обо всем: как ведется слежка, и потом он обещал предостерегать от назначенных ликвидаций. Кроме этого, он советовал ничего у себя не держать и отказываться от показаний. Тогда, по его мнению, вас всегда выпустят, потому что „прокурор нашим шпионским показаниям никакой цены не придает“. Счел долгом это Вам сообщить, но все это очень щекотливо – мне Зензинов это передал под большим секретом. Прошу Вас это деликатно использовать».

Из письма Азефа Ратаеву, Москва 24 июня/7 июля 1904. Напечатано в «Былом», № 1 (23), июль 1917 г.)

Летом вместе с Никитским я поселился на даче в окрестностях Москвы, верстах в сорока от нее, на станции Раменское по Казанской железной дороге. Там мы занимались распространением написанных нами и нами же отпечатанных на мимеографе листков, разъяснявших смысл Русско-японской войны (нашу «типографию», то есть мимеограф, и наш склад литературы мы прятали в лесу, завернув все это в клеенку и зарыв в землю). Когда мы по нашим делам ездили в Москву, то на обратном пути принимали всевозможные меры предосторожности, чтобы не выдать своего местожительства; кажется, и в самом деле нам это удалось. Распространяли мы наши листки следующим образом. В то время именно по Казанской железной дороге отправляли из Москвы через Сибирь воинские эшелоны. Мы подкарауливали эти поезда, лежа под деревьями возле железнодорожного полотна. У нас были заготовлены папиросные коробки, куда мы закладывали, между папиросами, наши листки.

Когда поезд с солдатами приближался, мы выходили к рельсам и, стоя возле проходившего медленно поезда, бросали наши коробки с папиросами и листками в открытые окна и двери (солдаты обычно ехали в товарных вагонах, так называемых телячьих теплушках, и их двери были всегда широко раскрыты). В то время солдаты привыкли к тому, что их одаривали в пути разного рода подарками, и прежде всего папиросами, и поэтому охотно ловили на лету наши коробки. Таким образом, мы распространили множество листков.

Однажды, это было 15 июля, Никитский вернулся из города в большом возбуждении. Еще издали он махал рукой. «Поздравляю! Поздравляю! Вы сегодня счастливейший человек на свете – какой подарок: убит Плеве!» (15 июля был день моих именин). И он показал мне экстренную телеграмму, привезенную им из Москвы: «Петербург. Сегодня, в 10.45 утра, близ Варшавского вокзала, брошенной бомбой убит министр внутренних дел Плеве». Это было лучше всяких прокламаций!

Да здравствует Боевая организация! Мы сейчас же составили несколько текстов, озаглавив каждый из них «Казнь Плеве», выкопали нашу типографию и всю эту ночь занимались печатанием. К утру было готово около десяти тысяч листков. Мы на другой день отвезли их в Москву и отдали товарищам для распространения. В их распространении мы приняли участие и сами.