Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

Необходимо подчеркнуть, что большевистская партийная пресса тогда яростно нападала на Советы рабочих депутатов, находя их не соответствующими революционным задачам момента и боясь того, что Советы рабочих депутатов явятся в дальнейшем конкурентами партийным организациям и могут даже вступить с ними в конфликт.

По мысли меньшевиков, Советы рабочих депутатов должны были быть беспартийными рабочими организациями – такими они в это время и были: в них действовали тогда главным образом меньшевики, социалисты-революционеры и рабочие вне партий; что же касается большевиков, то хотя они тоже входили в Советы рабочих депутатов, но лишь с целью привлечь рабочих к партийной большевистской работе.

В октябрьские дни Совет рабочих депутатов был, в сущности говоря, массовым стачечным комитетом. Это он руководил всем стачечным движением, и благодаря ему была одержана победа, приведшая правительство к необходимости издать 17 октября манифест.

После убийства Плеве и назначения на его место князя Святополк-Мирского, провозгласившего политику «доверия» или, как тогда говорили, «весны», в России началась эпоха петиций, депутаций и резолюций. Петиции с массовыми подписями в огромном количестве посылались в Петербург из разных углов России.

Исходили они от ученых и просветительных обществ, от земских собраний, от служащих в правительственных и общественных учреждениях, от крестьянских обществ – были даже петиции от чинов полиции! И хотя правительство никак на них не отвечало, а просто клало под сукно, они большею частью оглашались в печати и вносили свою долю в общее возбуждение страны. Либеральное общество петициями, рабочие забастовками, крестьяне аграрными беспорядками – каждый по-своему расшатывал основы существовавшего политического строя.

Самым характерным во всем этом было то, что правительство не считало возможным или было бессильно всему этому препятствовать, оно было бессильно даже скрывать эти проявления общественного возбуждения. Не всегда можно было понять, что было дозволено и что было запрещено, местные власти часто терялись и не знали, что можно было разрешить и что надо было запретить – случаи превышения были и в том и в другом направлении. Свобод еще не было, но во многих отношениях полусвобода уже была.

При таком положении наступление на правительство, штурм власти продолжались. Эпоху петиций сменила эпоха митингов. В таких крупных городах, как Петербург, Москва, Нижний Новгород, Киев, Казань, Варшава и в некоторых других, несмотря на объявленную едва ли не повсеместно усиленную охрану, митинги проходили без вмешательства властей, а потому и совершенно спокойно; в других же городах митинги либо не допускались, либо разгонялись при содействии казаков и полиции – при этом происходили избиения и аресты.

Но даже это не помешало митингам – летом и особенно осенью 1905 года – стать общим для России явлением. В Киеве в начале октября на митинги собиралось до 10 000 человек, несколько позже – до 20 000, в Одессе – до 15 000, в Тифлисе до 30 000, в Риге до 50 000…

В течение октября и ноября во всех крупных центрах и небольших городах России митинги стали почти ежедневным явлением и в конце этого периода в большинстве случаев заканчивались столкновениями с войсками и полицией. Так было в Москве, Минске, Саратове, Харькове, Полтаве, Новочеркасске и других городах, причем в Харькове, где вместе с войсками и полицией впервые начали действовать организовавшиеся там черносотенцы, столкновения продолжались беспрерывно в течение 10, 11 и 12 октября.

У нас, в партии социалистов-революционеров, было много прекрасных ораторов. В Москве таким партийным оратором для митингов был Илья Фондаминский, выступавший под фамилией Бунаков.

Он был молод и красив, легко владел словом, говорил с большим увлечением и темпераментом и увлекал аудиторию. Его любимой темой был аграрный вопрос, в котором он сделался настоящим специалистом. Он выступал со своими докладами в течение всего лета. Выступал в Москве на заводах – у Гужона, Листа, на Прохоровской мануфактуре, где на его выступления нередко собиралось по несколько тысяч человек.

Делал он доклады на частных квартирах, которые тогда либеральные хозяева охотно давали революционным организациям, ездил по провинции. Нередко ему приходилось на этих собраниях полемизировать с социал-демократами – меньшевиками и большевиками, и он на них всегда выходил победителем. Поэтому ему дали кличку Непобедимый. У него была еще и другая кличка – Лассаль, и действительно, своим пламенным красноречием и даже отчасти своей внешностью он чем-то напоминал знаменитого трибуна. Говорил он всегда горячо и даже страстно, и мы, его близкие друзья, степень его успеха определяли по тому, насколько после выступления был смят и смочен потом его крахмальный воротничок (все тогда ходили в крахмальных сорочках). Если он приходил с собрания взлохмаченный, мокрый и потный, с раскисшим воротником, мы знали: он выступал с успехом.