Перикл

— Я советую не браться за оружие, а отправить к афинянам послов для переговоров, не проявляя ни излишней уступчивости, ни чрезмерной воинственности. А тем временем мы будем добывать средства, приумножать наши силы и готовиться. И тогда через два-три года мы сможем начать, уверенные в успехе. Надеяться надо не на ошибки врагов, а на собственные, точно рассчитанные силы.

Опыт и проницательность Архимада давно снискали ому уважение среди спартанцев. Собрание заколебалось — доводы царя нелегко было опровергнуть. Да и кто отважится спорить с ним?

На трибуну поднялся эфор Сфенелаид. Человек действия, он не признавал долгих речей и не понимал, почему надо обсуждать предметы и без того ясные. А ясно одно: афиняне оскорбили эллинов, они унижают спартанцев, хвастаясь прошлыми победами. Затронута честь Спарты — а что может быть дороже ее?

Эфор предложил проголосовать за войну.

Голосовали, как обычно, криком, и Сфенелаид не мог определить, кому же принадлежит большинство. Установив тишину, он обратился к собранию: «Те из вас, кто считает афинян виновными, пусть отойдут в одну сторону, а остальные — в другую!»

Так решился вопрос о Пелопоннесской войне. 30-летний мир, заключенный в 445 году, продержался лишь 13 лет. «Лакедемоняне признали нарушение мира и необходимость войны не столько под влиянием речей союзников, сколько из страха перед растущим могуществом афинян: они видели, что уже большая часть Эллады подчинилась им» (Фукидид).

Чтобы уверовать в свою правоту, спартанцы спросили дельфийского оракула, будет ли успешна для них борьба с Афинами. Ответ обнадежил, хотя и был, по обыкновению, двусмыслен: Спарта одержит победу, если станет воевать по мере сил.

Стороны готовились к схватке, подыскивая подходящий повод к началу военных действий. Ультиматум спартанцев гласил: афиняне должны снять осаду Потидеи, отменить «мегарские псефисмы» и предоставить автономию Эгине. Пусть все эллины убедятся лишний раз, что Спарта защищает свободу и справедливость, а Афины творят насилие и произвол, не выполняя законных требований. Кроме того, спартанцы настаивали на том, чтобы афиняне изгнали из государства тех, кто запятнал себя скверной, кощунством против богов и не смыл с себя проклятья «Килонова убийства». Ни у кого не было сомнений, что имеются в виду Алкмеониды, единственным представителем которых выступал Перикл. Конечно, спартанцы не надеялись на успех, но рассчитывали, что авторитет афинского вождя пошатнется, раздражение против него усилится и именно на него афиняне станут смотреть как на виновника войны.

А раздражение действительно возрастало. Как будто не было 30 лет неусыпных трудов, как будто не он вел демос от победы к победе, как будто не его усилиями Афины превратились в могучее государство, в школу Эллады, вызывающую удивление, восхищение и зависть. Все чаще его обвиняли в тирании — его, который так упорно отстаивал мысль, что только народ — единственный господин и повелитель, и приучал демос к свободе.

Все чаще вспоминал Перикл слова Фемистокла незадолго до изгнания: «Почему вы, афиняне, устаете получать добро от одних и тех же людей?» Перикл знал, что люди недолюбливают тех, кого они обидели. Теперь он убеждался в том, что они недовольны и теми, кто многое сделал для них. Может быть, слишком часто звучало его имя, как в свое время имя Аристида, и афиняне стали тяготиться его славой и почетом? Или, поверив в свои силы и привыкнув все решать самостоятельно, демос вообще намерен обходиться без руководителей?

Недовольство чувствовалось на каждом шагу — в экклесии, на агоре, на улицах города. Его соперники, молчавшие столько лет, вновь обрели дар речи. Они еще не нападали на него открыто, но, словно пробуя силы, подбирались к его окружению.

Первой жертвой интриг пал Анаксагор. Народное собрание постановило: людей, не верующих в богов и распространяющих учения о небесных явлениях, следует привлекать к суду как государственных преступников. И 68-летнего философа, обвиненного в безбожии, изгнали из Афин. А ведь ни для кого не было секретом, что богохульные речи он произносил в доме Перикла, радушно принимавшего своего ученого друга.