Перикл

Народное собрание демонстративно выразило доверие Периклу. Демос благодарил его за заботу о безопасности государства и призывал, отбросив сомнения, отвергнуть притязания спартанцев и начать энергичные действия против них. Правда, раздавались и другие голоса, советовавшие идти на уступки и не подвергать страну смертельной угрозе.

Перикл положил конец колебаниям.

— Афиняне, я неизменно придерживаюсь мнения, что не следует уступать пелопоннесцам. Ясно, что спартанцы и прежде питали к нам вражду, а теперь — больше, чем когда-либо. Оружием, а не речами предпочитают они разрешать недоумения — и вот они уже являются не с жалобами, а с приказаниями. Если вы уступите, они тут же предъявят новые, более тяжелые требования, поняв, что вы испугались. Напротив, решительным отказом вы ясно дадите понять, что они должны обращаться с вами, как равные с равными. Что касается возможностей для войны, то мы ничуть не слабее их. Пелопоннесцы живут трудами рук своих, у них нет денег — ни частных, ни общественных. У них нет опыта многолетних войн и дальних морских походов. Из-за бедности они воюют только между собой, да и то кратковременно. Такие люди охотнее жертвуют жизнью, чем деньгами, так как уверены, что жизнь можно сохранить среди опасностей, а средства могут иссякнуть раньше, чем кончится война.

Не имея общего совещательного учреждения, пелопоннесцы ничего не делают быстро. Каждый из них преследует лишь собственные цели, и потому они обычно ничего не доводят до конца — и страдает общее дело.

Важнейшая помеха для них — нехватка денег. Они всегда будут медлить с их доставкой, а военные события не ждут. Нет оснований опасаться и их укреплений на нашей территории — ведь и мы способны соорудить такие же. К тому же разве их укрепления помешают нашим кораблям плыть к их землям?

Морская служба дает нам больше опыта для боевых действий на суше, чем им дает сухопутная служба для войны на море. А научиться морскому делу нелегко: как и всякое другое, оно — искусство, и бесполезно заниматься им от случая к случаю. Правда, они могут наложить руку на сокровища Олимпийского и Дельфийского храмов и переманить у нас наемных иноземных моряков, но мы всегда можем привлечь собственных граждан и метеков, умеющих управлять кораблями.

Если пелопоннесцы вторгнутся в нашу страну по суше, мы двинемся к ним по морю. Опустошение же хотя бы одной части Пелопоннеса нельзя сравнить даже с разорением всей Аттики — у них нет, ничего взамен, а у нас масса земли и на островах, и на материке. Веди-ка сила моря, и мы обязаны быть готовы к тому, чтобы покинуть поля и жилища, но оберегать море и наш город. А главное — не вступать в битву с врагом, превосходящим нас численностью. Не землю и дома надо жалеть, а человеческие жизни.

Я не сомневаюсь в победе, если только вы не будете стремиться к новым завоеваниям и сами не будете себе создавать опасности. А спартанским послам ответим так: «Мы разрешим мегарянам пользоваться рынком и гаванями, если спартанцы прекратят изгнание чужеземцев, и предоставим независимость городам, которые были независимы раньше, если спартанцы позволят и своим городам жить по собственным законам. В соответствии с договором о мире мы готовы подчиниться решению третейского суда и не будем начинать войну». Вот ответ справедливый и достойный нашего города. Но помните, война все равно неизбежна, и чем охотнее мы примем вызов, тем с меньшей настойчивостью враги будут наступать на нас.

Уверенность Перикла передалась демосу. Если уж он, человек предусмотрительный и сдержанный, всегда и во всем привыкший действовать наверняка и избегавший риска, столь решительно призывает к войне, значит Афинам ничего не грозит.

Стремился ли Перикл к этой войне? Вряд ли. Но он ясно видел, что ее не избежать, и потому обязан был готовиться к ней и внушать демосу надежду на успех. Механизм, приведенный в движение с его участием, вышел из-под контроля отдельных людей, и он бессилен был остановить, повернуть развитие событий в другую сторону.

Фемистокл превратил афинян из земледельцев в мореходов. Море стало источником силы и богатства. Оно открыло путь к чужим берегам, позволило основать колонии, связало воедино отдаленные уголки эллинского миpa. Благодаря морскому могуществу Афины беспрепятственно добывали хлеб, металлы, рабов. Тысячи людей неразрывно связали свою судьбу с морем: торговцы, ремесленники, ростовщики, клерухи, судостроители, матросы — все они в один голос требовали расправы с теми, кто посягает на морское владычество Афин. Сила определяла сознание непогрешимости и правоты. Казалось вполне естественным, что союзная казна — неисчерпаемый источник государственного богатства, и город, гордящийся свободой, существует на средства, добытые насилием.