Он выхватил с пояса клинок. Застыл на мгновение. Ник медленно опускал лезвие в грудную клетку Рэйчел. Каждый сантиметр отдавался дикой болью по всему его телу. Мышцы и кости ныли так, что Ник резко довёл клинок до рукоятки. Медленно провернул. Рэйчел вдохнула последний раз. Крик Ника стряхивал всю пыль в здании. Казалось, он звучал и на другой стороне улицы.
Веки захлопнулись, скрывая пустые склеры. Ник обнял Рэйчел. Казалось, в воздухе висел запах горьковатых духов. Ковырял ноздри Ника. Так подло и безжалостно. Ник сжимал Рэйчел так сильно, как мог. Будто пытался спрятать её в себе. Ник пытался утешить Рэйчел. Но фразы обрывались: «Всё будет хор… Вместе мы… Ты — смысл моей… Всё, что у меня…».
Ник аккуратно положил Рэйчел. Крепко и нежно поцеловал в лоб.
18
Сет стоял в коридоре, почти на пороге. Мама сидела на кухне, таращилась в одну точку. Отец держался в паре метров от Сета, скрестив руки на груди:
— Мда, Сет, не такой жизни я для тебя хотел.
— А какой? — Сет развёл руками.
— Я готов был разбиться вдребезги, чтобы ты получил образование, профессию. И я разбивался. Мы могли отмазать тебя от лагеря. Мы хотели, Сет. Но в ГСП сказали, что ты сделал всё, чтобы тебе никто не помог. И я бы уважал твою позицию, если бы она была твоей. Всё, что происходит с тобой сейчас — это влияние Тодда. Я вижу это. По твоим словам, по словам людей на улицах, по их действиям. Именно так Тодд описывал свой триумф. Наверное, он мог бы тобой гордиться.
— Я здесь не при чём, пап. Люди сами сделали выбор. Я лишь оказался рядом.
— О, нет, — отец усмехнулся. — Это не так. Ты, может, и одурачил сотни людей юго-запада, но меня ты точно не проведёшь.
— Ты что, не рад, что у меня получилось?
— Я не рад, что ты живёшь чужой жизнью, чужими идеями. Если бы не Тодд, ты бы никогда к этому не пришёл сам. Мне очень жаль, что так и не удалось оградить тебя от этого. Но такова жизнь, и сейчас ничего не попишешь. Всё произойдёт так, как в моих кошмарах. Мои сыновья станут жертвами в борьбе за свободу. За свободу людей без принципов, без идей, без воли к жизни. Тебе кажется, что ты спасаешь их, Сет, но это не так. Те, кто не смогли построить свою жизнь в условиях Периметра, не смогут сделать этого и в свободной стране. Поверь мне. Ты и сам это увидишь. Сейчас, я уже точно не смогу тебя переубедить. Но врать не буду, я сильно разочарован, что мой сын встал во главе огромного преступления. Преступления государственного масштаба. Теперь, вы разрушите всё, что мы строили столько лет. Я не знаю, правильно это или нет, но моя жизнь, с этого момента, имеет мало смысла. Мне больно смотреть, как гибнут мои дети, гибнет моя работа. Люди никогда не будут относиться к тебе однозначно, Сет. Тебе придётся привыкнуть, что даже чистое добро, каким ты его видишь, имеет много сторон. И пускай это будет первым твоим уроком. Я не хочу, чтобы мы с мамой имели отношение к этому развалу системы. Поэтому, если ты считаешь этот путь своим — мне остаётся только отпустить тебя.
Сет открыл дверь и застыл в проёме:
— Спасибо за честность. И, напоследок, я хотел бы кое-что сказать. Нам не пришлось бы ничего рушить, если бы вы позволяли достраивать и улучшать то, что уже возвели. Ты говоришь, что я живу идеями Тодда. Может, ты и прав. Но жить идеями близкого человека — не так уж плохо. Плохо жить пропагандой системы, считая её своими убеждениями. И даже если всё, что я говорю и делаю — полнейший бред, мне всё равно легче. Легче от того, что мой брат погиб не просто так. Пусть даже он сто раз ошибался.
Сет скользнул в подъезд и захлопнул дверь.
Кобб с Питом почти не вылезали из-за ноутбуков и планшетов. Каждая взломанная часть «Стивенс Системз» открывала новые подробности преступлений Скотта. Любая запись с камеры, любая отметка рядового инженера о входе на объект, любой отчёт по работе — всё заносилось Питом в продикт. Инструкции Уотча не всегда срабатывали. Видимо, «Стивенс» догадались что-то поменять в программах и механизмах. Но, посидев над отдельными элементами подольше, Кобб добивался успеха.
Пит неплохо разбирался в сетях. Любой хороший спецпрод имел категорию специалиста по связи. Пит же говорил с Коббом почти на одном языке. В перерывах, рассказывал много случаев с инженерами и программистами из своей практики. Кобб с Питом обсуждали фриндеров, технологии, машины. Теряли счёт времени.
Кобб часто думал о Нике. Тот мог больше никогда не вернуться. Кобб всё больше чувствовал себя один-на-один с командой Шейна. Ощущал, как жизнь наполняется их принципами, их стремлениями. Пит хоть и казался своим парнем, но оставался циничным силовиком, для которого план Шейна стоял выше всего.