Период Македонской династии (867 — 1057 гг.)

«Сокрытые августой служители вышли из темной комнаты и на дворцовой кровле ожидали прибытия Иоанна. Был пятый час ночи (т. е. около полуночи), сильный северный ветер волновал воздух, и шел снег; тогда показался у берега Иоанн со своими соумышленниками, приближаясь к Вуколеону на лодке. Свистом он дал знать о себе стоящим на кровле служителям, ибо таков был между ними условный знак. Спустив на веревках короб, они подняли поочередно всех сообщников, а потом и самого Иоанна. Взобравшись сверх всякого человеческого ожидания и обнажив мечи, они бросились в царскую спальню… Нашедши по указанию местного слуги лежавшего на полу царя, они стали попирать его ногами. Только что Никифор проснулся и оперся головой на руку, ему нанес сильный удар мечом Лев Валант. Страдая от полученной раны и обливаясь кровью, он воскликнул громко: «Богородица, помоги!» Между тем Иоанн, сидя на царском ложе, приказал притащить к нему царя».

Затем Никифора подвергли разнообразным издевательствам и оскорблениям и наконец лишили жизни.

Судьба, конечно, была несправедлива к Никифору Фоке. Смерть его не вызвала в столице никаких потрясений, и на другой день убийца его спокойно занял престол. Между тем так печально окончивший жизнь государь по своим громадным военным дарованиям занимает одно из первых мест в истории Византии. Роковым его несчастием была неспособность найтись в той обстановке, которая не походила на военный лагерь; он хотел всех измерять на свой аршин и ради отвлеченной и, может быть, фиктивной задачи был в состоянии пожертвовать легко дающеюся в руки реальностью. Некоторая двойственность и непоследовательность в характере внешнего поведения Никифора Фоки хорошо подмечена его историком Львом Диаконом. Указав в нем множество достойных всяческих похвал качеств, он заключает (16):

«Многие ставили ему в вину тот недостаток, что он требовал от всех безусловно соблюдения добродетели и не допускал ни малейшего отступления от строгой справедливости. Вследствие этого он был неумолим в отмщении и казался страшным и жестоким по отношению к погрешившим и несносным для тех, кто привык беспечно проводить день за днем. По моему же мнению, если бы при тогдашних благоприятных обстоятельствах, по зависти переменчивой судьбы сей муж не был так неожиданно изъят из жизни, то Ромэйская империя достигла бы такого великого блеска, какого никогда прежде не имела. Промысл же, гнушаясь суровых и чрезмерных замыслов людских, ограничивает их, сокращает и обращает в ничто неисповедимыми, ему ведомыми способами, направляя ко благу ладью жизни».

Глава XX ИОАНН ЦИМИСХИЙ. ВНЕШНИЕ ВОЙНЫ ПЕРВЫЙ АФОНСКИЙ УСТАВ