Пернатый оберег

— Вижу, перетрусил ты основательно, — подытожил рассказ напарника Глеб.

— А я вообще трус, — неожиданно согласился с подковыркой Глеба Викентьев. — Это и документально подтверждено: меня из спецназа как раз за трусость и уволили… Нет-нет, я говорю серьезно, — увидев усмешку Глеба, принявшего слова напарника за шутку, продолжал настаивать на своем Викентьев.

— У тебя же, насколько я знаю, есть боевые награды за храбрость? — Глеб так и не понял, разыгрывает его коллега или говорит на полном серьезе.

— Награды-то есть, да раз на раз не приходится… Неприятность у меня случилась, когда и не ожидал. Так, рядовое боестолкновение. Террорист засел в доме, а там кроме него вся его семья: и жена беременная, и дети. Сам-то палит по нам из автомата, дети ревмя ревут, а жена вопит благим матом. С нашей группой увязался корреспондент с телевидения и штабной один, подполковник. Наверное, хотел, чтобы его запечатлели на видео в боевой обстановке. Подполковник этот говорит: «Нужно женщину и детей вывести из дома… Если случайно убьем ни в чем не повинных людей, тем более женщину или ребенка, разразится огромный скандал. А вызволим их оттуда — продемонстрируем свой высокий гуманизм и неукоснительное соблюдение норм международного права. И награда найдет героя! Кто пойдет?» А сам смотрит на меня. У меня, конечно, стрелять в женщину и детей не было никакого желания. И вывести их из-под огня тоже хотелось. Даже в Библии сказано: «Возлюби ближнего, как самого себя». Но ни в каком Священном писании не говорится, что ближнего и семью ближнего нужно любить больше самого себя или своей собственной семьи. Так что в первую очередь я подумаю о своих детях, да и о себе тоже. А боевик пусть сам о своей семье заботится и ее спасает. Эти свои размышления я в общих чертах и высказал штабному. А он начал кричать: «Трус! Позоришь высокое звание российского офицера!» Ну и так далее… Я его в ответ послал, в смысле, сказал: «Иди сам!» Штабной, конечно, никуда не пошел. Но нашелся доброволец. Как помню, Горнов его фамилия. И женщину беременную он вызволил, и детей…

Тон, которым Викентьев рассказывал об этом достойном только положительных эмоций событии, показался Глебу слишком скептическим, что и заставило его сделать соответствующее предположение:

— А наградить мужика забыли. На обещания только горазды.

— Нет, зря наговаривать ни на кого не стану. И не забыли, и наградили. Посмертно. Даже о семье погибшего пообещали позаботиться. У Горнова осталось двое малолетних сынишек. Как-то вдова с ними будет справляться? Безотцовщина — большая беда.

Пока Глеб переваривал историю, рассказанную Викентьевым, уволенный за трусость спецназовец скорбно покачивал головой и поглядывал на собеседника с явным намерением еще чем-то дополнить свое печальное повествование. Наконец сподобился:

— Ты бы тоже сделал для себя выводы и вел себя поосторожнее…

Глеб намек понял, но посчитал, что Викентьев излишне драматизирует обстановку:

— Мы же действуем не в боевых условиях…

— Как сказать! По-моему, линия фронта теперь проходит по всем улицам. Чуть зазевался — и готово, летальный исход! Короче, я с этой Кариной больше в машину не сяду. И тебе советую не иметь с ней никакого дела.