Пернатый оберег

Викентьев обещал подъехать через две минуты, так как находился уже поблизости. Но насчет названия ресторана с Глебом не согласился: на улице С. нет ресторана «У Гуса», есть ресторан «У гуся», довольно модный, туда любит ходить богема: артисты, музыканты и вообще люди искусства и около него. Захаживают и бандиты. Так что отвратительных рож там хватает и без Додиковой.

Вот оно что, значит, этот ресторан посещают артисты, подумал Глеб. То-то лицо вежливого пришепетывавшего прохожего показалось ему знакомым. Он видел этого молодого человека в каком-то телефильме! Артист играл одного из положительных, но не первого плана, героев и произносил правильные хорошие слова, половину из которых разобрать было невозможно. Впрочем, такая дикция не противоречит жизненной правде: прототипы телегероев говорят точно так же. И Станиславский, живи он в наше время и послушав реплики молодого актера, наверняка воскликнул бы: «Верю!»

А вот и Викентьев проехал мимо, обменявшись с Глебом приветственным жестом руки, припарковался «У гуся» и зашел в ресторан. Спустя полтора часа он опять появился у своей машины, вырулил с платной стоянки у ресторана, подъехал к Глебу и передал ему свой мобильник. Там был запечатлен Додик, любезно общающийся с симпатичным, но несколько женообразным юношей с серьгой в ухе.

— Разве Дональд Табунов придерживается нетрадиционной сексуальной ориентации? — поинтересовался Викентьев.

— Это для меня самого новость, — не смог скрыть своего удивления Глеб. — Если Додик действительно гей, тогда понятно, зачем он отправился за сто верст киселя хлебать: в криминальной среде голубые предпочтения не приветствуются. Но информатор, то есть Додикова знакомая, дала ему такую характеристику, что Табунова-младшего можно заподозрить во всех мыслимых и немыслимых пороках, кроме невинного любовного пристрастия к мужскому полу. Поэтому давай-ка продолжим наблюдение — я за Дональдом, а ты за его гей-приятелем.

Викентьев согласно кивнул и на прощанье протянул Глебу пакет:

— На, подкрепись! Это фирменное блюдо ресторана «У гуся». Уверяют, что такого больше ни в одном ресторане не подают: пирожки с начинкой из мидий и морской капусты. Питайся, а я развернусь и подъеду поближе к ресторану.

Поедая пирожки и дивясь их оригинальному вкусу, Глеб не забывал следить за Додиковым «БМВ». А вот и Табунов-младший — вышел из ресторана, но уезжать не спешит: все любезничает с очаровательным юношей. Милые друзья воркуют и никак не могут расстаться, живописуя собой умилительную иллюстрацию к адаптированной под нынешние реалии сказке «Аленький цветочек» — красавец и чудовище. Панову даже показалось, что Додикова рожа стала еще отвратительнее с тех пор, как Глеб рассмотрел ее на разнесенском рынке. И уродство Додиковой физиомордии еще больше оттеняло женственную красоту лица и фигуры его юного друга.

И тут вдруг перед мысленным взором Глеба материализовался проповедник толерантности Алессио делла Малаховка, он же Алексис фон Малаховка. Точнее, Алессио-Алексис спустился в пановское сознание на облаке прямо с мифологической олимпийской вершины. Очевидно, в прошлый раз он сумел оседлать брыкливую небесную субстанцию и въехал-таки на ее шее в олимпийский рай. Где и приобщился к сонму богов. Теперь укрощенному облаку ничего больше не оставалось, как только служить Алексису средством передвижения. Соскочив с небесного скакуна, Алексис покровительственно похлопал его по натруженной шее, а затем, умильно улыбаясь, указал Глебу на сладкую парочку и торжествующе провозгласил:

— Толерантность — завлекательней всех идей!

Панов поостерегся напрямую противоречить Алексису: как-никак тот теперь присоседился к божествам. Поэтому Глеб лишь осторожно заметил, что его опыт работы в Уголовном розыске не позволяет ему делать такого однозначного вывода. Но Алексис лишь пренебрежительно отмахнулся от докучливого маловера и вдохновенно провещал:

— Толерантность, ты царица умов людей!

— А если у кого ума нет и отродясь не было, с теми как? — опять усомнился Глеб.

— Как-как, да никак! — передразнил Глеба Алексис. — В законодательную ветвь власти их всех, чтобы не путались под ногами! И не возражай мне, а лучше послушай, какую я сочинил торжественную оду во славу Толерантности, — Алексис принял позу юного Пушкина, читающего на лицейском экзамене свое стихотворение старику Державину, и, воздев руку к небеси, торжественно объявил: — Ода на день восшествия Толерантности на престол Российской федерации и всего СНГ. Эпиграф: «Науки юношей питают!». А не дрянные пирожки с морской тухлятиной!

Глеб от неожиданности подавился мидией, едва откашлялся. Алексис постучал Панову кулаком по спине, чтобы застрявший кусок проскочил по назначению, и продолжал:

— Богоподобная царевна Киргиз-кайсацкая орды! Которой мудрость несравненная открыла верные следы Царевичу младому Хлору… э-э-э, то есть, виконту молодому Глебиусу д’Ал де Ла Панини, взойти на ту высоку гору, где роза без шипов растет…