Пернатый змей

— Чем сегодняшний день отличается от остальных?! — возразил он. Но на его лицо легла тень, и видно было, что он хочет покинуть общество женщин.

— Тем отличается, что сегодня здесь сеньора — и я тоже, — и ни ей, ни мне это не нравится. А завтра сеньоры здесь не будет, и я уеду обратно в Мехико. Так почему бы не пощадить нас сегодня! Уверена, ты можешь оказать нам такую милость.

Рамон взглянул на нее, потом на Кэт. В его глазах был гнев. Кэт почти физически чувствовала, как колотится сердце в его широкой груди, задыхаясь от гнева. Но женщины ждали, не говоря ни слова. Хотя и были довольны, что сумели разозлить его.

— Почему бы тебе не покататься на лодке по озеру с миссис Лесли?! — сказал он, безупречно владея собой.

Но под его черными бровями ровно тлела ярость возмущения.

— Может, нам не хочется, — ответила Карлота.

Тогда произошло то, чего Кэт еще не приходилось видеть. Он ушел в себя в буквальном смысле, захлопнув, так сказать, за собой дверь, хотя и продолжал сидеть с ними за столом. Какое-то время Кэт чувствовала испуг и одиночество, но потом ее щеки цвета слоновой кости медленно залил румянец гнева.

— Хорошо, — сказала она. — В таком случае я могу вернуться домой раньше.

— Нет! Нет! — с испанской экспансивностью закричала донья Карлота. — Не оставляйте меня. Побудьте со мной до вечера и помогите развлекать дона Сиприано. Он появится к ужину.

Глава XI Боги дня и ночи

Когда ланч подошел к концу, Рамон ушел к себе, соснуть часок. День был жаркий и тихий. Высокие облака стояли над западным концом озера, как вестники. Рамон вошел к себе, закрыл все застекленные двери и ставни, пока в комнате не стало совсем темно, кроме желтых солнечных лучей, которые, казалось, можно потрогать, пробивающихся сквозь щели в ставнях.

Он разделся и в темноте вскинул над головой стиснутые кулаки, тело его страшно напряглось в нацеленной в высь молитве. В его глазах была лишь тьма, та же тьма медленно вращалась в его мозгу, пока не стерла все мысли. Только могучая воля рвалась с дуги станового хребта, трепеща в напряжении молитвы. Натягивая невидимый в темноте лук его тела с нечеловеческим усилием, пока стрелы души, бессознательные, не метнулись к мишени и молитва достигла цели.

Потом стиснутые и дрожащие руки упали вдоль расслабившегося тела. Человек вновь обрел силу. Он разорвал узы мира и был открыт иной силе.

Медленно, осторожно, стараясь не думать, не вспоминать, не потревожить ядовитых змей сознания, он завернулся в тонкое мягкое одеяло и лег на груду циновок на полу. Через мгновение он провалился в сон.

Он проспал мертвым сном около часа. Потом вдруг широко открыл глаза. Он увидел бархатистую темноту и побледневшие лучи. Солнце не стояло на месте. Прислушался: ни звука в мире, ни самого мира.

Потом начал различать: отдаленный слабый стук бычьей повозки, потом шелест листвы на ветру, потом едва уловимый стук барабана, потом скрипучий зов какой-то птицы.

Он встал, быстро оделся в темноте и распахнул застекленные двери на террасу. День клонился к вечеру, дул горячий ветер и на западе клубились высокие черные и бронзовые тучи, скрывшие солнце. Но дождя еще не было. Он надел соломенную шляпу с огромными полями. Спереди на ней было круглое, как глаз или солнце, украшение из черных, красных и голубых перьев. Он услышал негромкие голоса разговаривающих женщин. Ах, эта странная женщина! Он уже и забыл о ней. И Карлота! Карлота здесь! Секунду он думал о ней и ее непонятном бунте. Потом, прежде чем гнев успел овладеть им, вновь воздел руки в темной, бездумной молитве, глаза его потемнели и чувство возмущения погасло.

Он быстро прошел по террасе к каменной лестнице, ведущей ко внутреннему входу. Спускаясь во двор, он увидел под навесом двух человек, грузивших на ослов тюки с бананами. Солдаты в загуане спали. В распахнутые двери на противоположной стороне дома виднелась бычья повозка, медленно удалявшаяся по аллее. Во дворе же стоял звон металла на наковальне. Он раздавался из угла, где была кузница, в которой сейчас работали двое мужчин и подросток. Под другим навесом плотник работал рубанком.

Секунду дон Рамон стоял, озирая внутренний двор. Это был его мир. Его дух простерся над ним, как благодатная тень, и его безмолвная сила оберегала его покой.

Люди сразу почувствовали его присутствие. Смуглые разгоряченные лица одно за другим поворачивались взглянуть на него и тут же возвращались к своему делу. Это были его работники, и они радовались его появлению; но они побаивались подходить к нему, даже оглядываться на него. И начинали работать быстрей, словно его присутствие вливало в них новые силы.

Он направился в кузницу, где мальчишка качал старинные мехи, а мужчина ковал, нанося быстрые, легкие удары по металлу. Он продолжал работать и не поднял головы, когда подошел хозяин.

— Птицу куешь? — спросил Рамон, разглядывая остывшую полосу металла, лежащую на наковальне.

— Да, Patr'on! Это птица. Похоже? — И кузнец поднял на Рамона черные, блестящие глаза, ожидая, что скажет хозяин.