«
Холодная рука дотронулась до его плеча, совсем как во время принятия нелепой клятвы. Дрожь била Агату и в этот раз, только уже не от эмоций, переполнявших ее, а от озноба. Ядовитые травы, выбранные в спешке, продолжали делать свое дело – от высокой температуры Агате приходилось кутаться сразу в несколько одеял. У Евандера промелькнула безумная мысль, что стоит принести Агате нормальную клятву: в храме, со служителями, следуя всем правилам. А после служить ей так, чтобы она с гордостью говорила о его верности.
– Евандер, – повторила Агата; он выпрямился и посмотрел на бледное лицо девушки. – Я не помню, что делала до того, как упала, – сказала она настолько спокойно, словно попросила стакан воды. – Точнее, помню бал, а до него помню курицу. Я ею в тебя швырнула, – продолжила Агата абсолютно серьезно, смотря в упор на своего рыцаря. На лице лжепринцессы не было ни испуга, ни волнения; ее слова настолько не соответствовали облику, что страж было подумал, что она неудачно шутит. – Помню красивое платье. Алое как кровь. Как Адалин носит такое?
«
Агата продолжила, смотря в упор с какой-то слепой верой в то, что он все знает:
– Почему Адалин все время в красном? Алый утомляет. Страшный цвет. Мне страшно, Евандер, – в третий раз она произнесла его имя.
Евандера пробил холодный пот. Он старался скрыть удивление, внешне остаться спокойным.
– Меня ведь отпустят, да? Они обещали. – Агата заприметила краем глаза маленького жучка, бодро ползущего по поверхности комода к цветам, и отвела взгляд. – Мама обрадуется. Она гордится тем, что я защищаю принцессу. А добрый король пообещал много золота, ведь нам нужны деньги. У него красивая улыбка, но такие грустные глаза…
Агата прервалась на полуслове, будто вспоминая что-то. Ее ресницы затрепетали, а пальцы на плече названного рыцаря сжались:
– У счастья глаза строгие, честные. А у неба – злые. – Она снова запнулась, а после неуклюже заерзала, стараясь подвинуться поближе к Евандеру. Шепотом лжепринцесса продолжила: – Кровавые слова. Они звучат набатом в голове, от их эха закладывает уши. Я просыпаюсь и засыпаю с ними, они как паруса моих снов, и вода вокруг мутная-мутная. Я потеряла в ней свое отражение. Я ведь не Адалин, правда? Я ведь не она? – От неуверенности в ее глазах заблестели слезы, и она закусила губу.[1]
[2]Евандер не знал, почему именно Агата разговорилась, и куда больше его волновало поведение самозванки в целом: страх, исходящий от нее, был осязаем, все слова давались ей с большим трудом, она боролась с собой, будто в надежде сказать еще что-то; но в комнате по-прежнему царила тишина.
Неожиданно ее рука расслабилась. От ее следующих слов у Евандера по всему телу пробежали мурашки. Он не знал их истории, их значимости, о чем они, но нутром чуял, что Агата тоже
–
Вслед за страхом пришло чувство более пугающее – плохое предчувствие, играющее алыми всполохами.
Вопреки всем заверениям принцессы, Винсент видел, что она в восторге. Командир не сомневался, что Адалин видела картины с изображением Мурусвальда, но вряд ли полотна в картинной галерее сравнимы с реальностью. Вторая столица умеет впечатлять всех – и тех, кто видел ее впервые, и тех, кто приезжал не единожды. Огромный город раскинулся на разных по уровню горных плато, занимая все доступное пространство до не покоренных человеком скальных уступов. Река, их верный и в то же время проклятый спутник, в Мурусвальде стремительным потоком протекала через город и затем срывалась вниз с северного плато, образуя ревущий водопад. Разница высот поражала, и тот, кто побывал на краю обрыва, осознавал свое ничтожество перед природой во всей красе. Одни гордые птицы равнодушно взмывали в небеса; они летали среди облаков, и им было все равно, насколько высоко живут люди. За массивными каменными стенами вокруг города виднелись широкие улицы, где могли разъехаться и две кареты, и пара десятков гуляющих господ.
Но с этой стороны Мурусвальда водопада не было видно, только тихий шум воды говорил о том, что он близко, и принцесса вовсю восторгалась городом: сооружения синих, голубых и ярко-белых тонов интриговали мелкими деталями; остроконечные шпили, аккуратные двухскатные крыши невысоких домов – во всем чувствовалась скрупулезность архитекторов; повсюду – искусная лепнина, которая, словно ажурная ткань, покрывала фасады, деревянные рамы окон и даже скамьи у круглого фонтана. Мурусвальд славился месторождением глины, и местные гончары успешно использовали свое ремесло.
Жизнь в городе бурлила, наполняя суматохой и радостным волнением сердце каждого в толпе. Из уст в уста громко и радостно передавали весть о сегодняшнем прибытии процессии.