Перо архангела

– О, Софи, это серьёзное дело! Я, право, не знаю… А давай лучше дождёмся отца, и ты обратишься к нему с этой просьбой. Это большая честь, но и большая ответственность!

– Хорошо, дождёмся вечера, – улыбнувшись, ответила Софья.

Вдруг на первом этаже раздался грохот от разбитого стекла.

– Да кто ж опять закрыл эту дурацкую дверь?! – донёсся возмущённый крик Милки.

Подруги в испуге переглянулись и быстро поспешили к лестнице. На потёртом персидском ковре в прихожей первого этажа, сидя на корточках, возилась Милка, собирая руками крупные осколки разбитого стекла межкомнатной двери.

– Мила, ну что опять? – воскликнула Анна, торопливо спускаясь по лестнице.

– Понимаешь, эта дурацкая дверь никак не желала открываться! А я же с колбами! Теперь и колбам «крышка», и отвара больше такого нет. Надо идти на рынок за травами! Одной мне нельзя! А вы, трусихи, конечно же, не пожелаете со мной сходить туда в «такое безумно опасное время»! – ёрничая, добавила девочка, резко разведя руками и неожиданно швырнув осколок стекла, будто специально решив запустить им в стену. – Ой! Ну как это можно спокойно воспринимать, а?! Научите меня! – раздражённо, чуть не плача, возмущалась Милка.

– Спокойно! – строго сказала Анна. – Ну что ты делаешь?! Оставь всё как есть, сейчас же, – переходя на спокойный тон, добавила она.

– Начина-а-ается! – вставая в полный рост и осторожно вынимая мелкие осколки из левой ладони, Милка исподлобья посмотрела на старшую сестру, недовольно выпятив нижнюю губу и сдвинув брови.

– Подожди, Мила, ты опять не в ту сторону эту дверь открывала! – с улыбкой сказала Софья, осматривая масштабы бедствия.

– Что?! Опять?! Я совершенно не понимаю, как теперь работают двери в этом доме! Зачем надо было отцу менять старую дверь на эту, непонятную?!

– А затем, что кое-кто, вечно спешащий, сломал обе ручки и замок! Ничего сложного нет в том, чтобы запомнить, в какую сторону следует открывать дверь, которая для твоего же удобства теперь просто крутится! – переходя конкретно на «личности», менторским тоном резюмировала Анна. – Даже петли установлены абсолютно новые! И что же теперь мы скажем отцу? Хорошо, что его пока нет дома и он не услышал этот звон и грохот.

– Так и скажем. Что дверь тут неуместна и её нужно убрать, – спокойно и уверенно ответила Милка, слизывая капли крови с руки.

– Она ещё и поранилась! – совершенно недовольно добавила Анна, по-матерински взяв руку девочки и осмотрев ранку. – Лучше бы ты, Мила, чем другим занялась, – глядя в глаза младшей сестре, ласково сказала она.

– И чем же? Вязанием крючком, как ты? Какая скука! Увольте меня от этого! – гримасничая, сказала девочка.

– Иди к себе, обработай ранку. А мы сейчас тут всё приберём и вернёмся наверх, – проведя ладонью по кудрявым и рыжим волосам девочки, нежно улыбнувшись, сказала Анна.

– Хорошо! – Младшая дочка Гринберга уверенным шагом пошла вверх по лестнице. – А завтра сходим на рынок за травами? – вдруг, резко повернувшись назад, спросила она, чуть не свалившись с лестницы.

– Если ты в целости и сохранности доживёшь до завтрашнего утра, то, конечно же, сходим, – усмехнулась Анна, старательно орудуя совком и веником, чтобы быстрее навести порядок в прихожей до возвращения отца. – Вот что с ней поделаешь? – сказала она подруге. – Творческая личность растёт! Без меня они пропадут.

– Я только об этом сейчас подумала, – добавила Софья. – Знаешь, может, и к лучшему всё? Если потихоньку жить и ни во что не ввязываться, может быть, удастся сохранить свой устоявшийся мир и быт? Я же не смогу оставаться здесь! К тому же я уже не одна, у меня теперь есть друг. Мы познакомились с ним чуть более месяца назад, и он мне небезразличен, я так чувствую. Через несколько дней он придёт за мной, поэтому мне необходимо решить вопрос, о котором я уже начала с тобой говорить.

– Вот как! – удивилась Анна. – Благодарю, что сказала. Теперь я лучше понимаю и твоё неуёмное волнение, и твои ожидания. Ты, может быть, и не замечаешь, но так много времени проводишь, глядя в окно. Признаться, я думала, что ты грустишь о доме, о семье, обо всём свершившемся… – добавила она.

– И это тоже, безусловно! Но… моё сердце… в плену… – смущаясь, добавила Софья.

– Это же прекрасно, дорогая! – воскликнула Анна и, бросив на пол веник и совок, обняла подругу. Приведя прихожую в порядок, она тщательно вымыла руки и, оценивающе осмотрев их, сказала: – Ты знаешь, Софи, из меня может получиться прекрасная аидиш мамэ (мамаша – идиш), я вот уже и с метлой, и с печкой совершенно подружилась. Остаётся научиться прилично готовить форшмак и гефилте фиш (фаршированная рыба – идиш), и можно жить, как говорится, припеваючи!

Софья искренне рассмеялась. Она с детства любила своеобразный юмор подруги.

Тем временем в доме стало совсем тепло от разгоревшихся в полную мощь дров.