Перо феникса

– Он светится, – прошептала Лотти, глядя на папу, окруженного мягким серебристым сиянием.

Он подошел к Пандоре, и казалось, что его бесшумные шаги отдаются в пространстве грохочущим эхом.

– Он вернул свою магию целиком, – пробормотала Софи. – Может быть, гнев разбудил его силу? Не знаю. Но Пандоре сейчас не позавидуешь.

Теперь все было иначе. Этот новый, рассерженный Том просто отшвырнул Пандору к прилавку и пригвоздил к месту, даже к ней не прикоснувшись.

– Здесь моя дочь, и только поэтому я тебя не убью. Хотя я себя сдерживаю с трудом. И если ты снова придешь сюда, ты уже точно отсюда не выйдешь.

Пандора выдавила улыбку, сверкнув зубами, ослепительно-белыми на фоне пепельного лица:

– Мне и не нужно сюда приходить. Я достану тебя отовсюду, где бы я ни была. Вот увидишь.

А потом она просто исчезла, оставив после себя только облачко пепла.

Лотти с трудом поднялась на ноги.

– Извини, – сказала она папе.

Папа улыбнулся и ласково погладил Софи по спине.

– Тебе не за что извиняться. – Он смотрел на Лотти так, словно видел ее впервые. – Ты выросла.

Лотти растерянно заморгала.

– Хотя чему я удивляюсь? Ведь меня не было восемь лет.

– Ты вспомнил! – Лотти шмыгнула носом и вытерла слезы. – Спасибо, Гораций! Ты сдержал слово.

– Это было твое желание? – спросил папа, глядя на свои серые от пепла ладони.

Лотти кивнула и осторожно погладила пепел мокрым от слез пальцем.

– Он горячий, – прошептала она и расплакалась снова. А потом пепел на папиной ладони вдруг заискрился и взвился в воздух. Лотти смотрела как завороженная: весь пепел, рассыпанный по магазину, взлетел к потолку серебристой туманной дымкой и сгустился в фигуру птицы.

– И чего ты ревешь? – спросил Гораций. Сейчас он был птицей, сотканной из тумана, но его голос остался прежним. – Фениксы бессмертны, Лотти. Девочка, я тебе поражаюсь. Ты вообще ничего не знаешь? – Призрачные очертания Горация постепенно утратили блеск и обрели плотность, и он снова стал филином. Только каким-то совсем-совсем маленьким. Сидя на плече папы, он едва доставал ему до мочки уха.

Лотти хихикнула, и Гораций сердито нахмурился.

– В силу необходимости я израсходовал определенную долю магической энергии, – сухо проговорил он, дернув крошечной лапкой. – Теперь я какое-то время пробуду карликовым сычом.

Софи фыркнула:

– Он такой милый, да, Лотти?

– Скоро энергия восстановится, и я снова стану большим, и тогда берегись, мелкая ты грубиянка. – Гораций щелкнул на Софи клювом, но та лишь рассмеялась и выдавила сквозь смех:

– Мелкая! Он сказал «мелкая»! Petite chouette![6]

Лотти взглянула на папу, смутилась и покраснела. Он по-прежнему смотрел на нее не отрываясь, словно пытался соотнести свои воспоминания о двухлетней малышке-дочке с этой новой, уже такой взрослой Лотти.

– Ты все вспомнил? – робко спросила она. Они с папой словно знакомились заново.

– Кажется, да. – Гораций на папином плече по-прежнему возмущенно шипел и топорщил перья, и папа ласково почесал его пальцем под клювом. – Спасибо, Гораций. Теперь мы начнем все сначала.

* * *

Лотти молча кивнула. Она думала, что, когда к папе вернется память, ей нужно будет о стольком его расспросить. Но сейчас ей хотелось просто помолчать.

У них еще будет время поговорить.

Теперь у них будет время на все.