Перо грифона

Присовокупите к этому еще всю невыносимую гордость человека, который убежден, что природа создана лишь для него, как будто есть сколько-нибудь вероятия в том, что Солнце… было зажжено для того, чтобы созревал его кизил и кочанилась капуста.

Сирано де Бержерак. Иной свет, или Государства и империи Луны (Перевод В. Невского)

Такого гнева Лунг не испытывал уже очень давно.

Бен и Барнабас в клетке!

Тату, как и Лунг, сразу почуял, что за люди стоят вокруг плетеных клеток. Такие пахли по всему свету одинаково, словно жестокость покрыла их с ног до головы ядовитой плесенью. Хуже того, они пробуждали жестокость даже в сердце серебряного дракона. О, как хочется одним огненным дуновением стереть с лица земли всю эту мразь! Серношерстка почувствовала содрогание в теле Лунга, бросившегося с высоты на браконьеров. Она зашептала его имя, успокаивая, умиротворяя, не давая дракону полностью отдаться на волю гнева, и с облегчением увидела, что браконьеры без борьбы убегают вглубь леса, бросив клетки с пленниками на просеке. Лунг за всю свою жизнь никого не убил. О том, что делает с серебряным драконом убийство, ходили страшные истории.

У Тату на спине не было кобольда, чтобы притушить гнев в его сердце. Серношерстка пыталась позвать его обратно, но у опьяненного яростью молодого дракона так шумела в ушах кровь, что он оставался глух к ее призывам. Он преследовал врага до самого берега, и Ловчий с сообщниками лишь потому сумели от него ускользнуть, что хорошо знали дорогу, а дракону трудно было пробираться среди деревьев. Когда пышущий огнем Тату вырвался из леса, катер с браконьерами уже выходил в открытое море.

Наверное, он убил бы их, если бы догнал. Тату дохнул им вслед огнем, и, едва голубое пламя коснулось кормы, катер тут же пошел ко дну вместе с браконьерами, словно мгновенно потерял плавучесть от соприкосновения с драконьим дыханием. В суматохе ни Тату, ни Ловчий с Камахараном этому не удивились. Только эти двое успели спастись, вовремя прыгнув за борт. Ловчий почти не умел плавать и держался на воде, цепляясь за Камахарана.

Тату видел, как они плывут прочь, но не послал им вдогонку нового пламени. Он стоял на берегу и чувствовал, как гнев течет по жилам, словно горячая густая лава. Ему казалось, что он обожжен собственным огнем. Никогда еще молодой дракон не испытывал ничего подобного, и новые чувства ему не нравились: желание изничтожить, наслаждение страхом другого… Да, наслаждение! Тату, несмотря на молодость, слишком хорошо себя знал, чтобы обманываться. Впервые в жизни он испугался самого себя. Поворачивая назад, чтобы присоединиться к остальным, Тату остро почувствовал, как не хватает ему такого кобольда, как у Лунга, или мальчика, ради которого тот пустился в дальний путь и о котором рассказывал с такой любовью.

Пока Тату преследовал браконьеров, Лунг приземлился между деревьями с грифоновыми головами, и Серношерстка побежала открывать клетки. Бен, когда она его выпустила, чуть не задушил кобольдиху в объятиях, Барнабас так бурно тряс ей лапу, что она испугалась за свои мохнатые пальцы, но хуже всех был тролль. Хотбродд подбросил Серношерстку высоко в воздух, где ее чуть не укусила древесная змея! Лишь Мухоножка поблагодарил Серношерстку, а потом и Лунга со своей характерной старомодной вежливостью – глубоким поклоном. А она почувствовала, что, пожалуй, не меньше, чем Бена и Барнабаса, рада увидеть живым и невредимым гомункулуса. Хотя, конечно, отнюдь не забыла, что Мухоножка служил когда-то злейшему врагу Лунга. «Это потому, что он такой маленький», – подумала она, глядя на кланяющуюся фигурку. В этом все дело. Этих крох просто невозможно не полюбить.

Но на крыс это не распространялось. Выпускать Лолу Серношерстка предоставила Мухоножке. Кобольды и крысы предпочитают держаться друг от друга на расстоянии.

А как с обезьянами? Без них она тоже прекрасно обошлась бы.

Второго мальчика Серношерстка заметила, лишь когда Уинстон уже пожимал Мухоножке крошечную руку. И конечно, он так же обалдело таращился на нее и на Лунга, как Бен при первой их встрече. Замечательно! Как будто мало было кобольдихе одного человеческого детеныша! Когда вернулся Тату, карие глаза Уинстона от восторга едва не выпрыгнули из орбит.

Обезьяны, едва клетки были открыты, скрылись в кронах деревьев.

– Эй, а спасибо сказать никто не хочет?! – крикнула Серношерстка им вслед. – А куда собралась эта сумасшедшая крыса? – спросила она Бена, увидев Лолу на плече у Патаха.