Перо грифона

Из-за деревьев вышли семеро мужчин. Все они были родом не из этой части света. Двое выглядели такими оборванцами, что Бен вспомнил слова Барнабаса о браконьерах Африки: «Они обычно просто хотят прокормить свои семьи, Бен. Голод и бедность редко в ком воспитывают сострадание». Третий браконьер был ростом с Хотбродда и с такой же суровой миной. Бронзовую кожу четвертого сплошь покрывали татуировки, по которым, вероятно, можно было восстановить всю историю его жизни. А трое остальных были охотники за трофеями. Именно с такими Бену чаще всего приходилось сталкиваться: мужчины, которым при встрече с любым живым существом важно было одно – доказать, что они сильнее. Такие люди чувствовали себя куда привольнее рядом с мертвыми зверями, чем с живыми.

Их предводитель кивнул Авану Петиру, как старому знакомому. Он называл себя Ловчий и не раз заключал сделки с черными макаками Краа. Аван Петир кивнул в ответ, бесстрастно взирая сверху на группу людей. Не сосчитать, сколько зверей лишились под его наблюдением свободы и жизни. Авана Петира волновала лишь его собственная свобода, и он охотно вел дела с Ловчим, хотя тот вонял потом и луком и был безжалостнее любого крокодила. Зато Ловчий платил хорошие деньги и никогда не пытался охотиться в горах, которые Краа объявил запретной зоной. Не у всех хватало на это ума. Аван Петир всегда лично относил черепа ослушников на взморье.

– Ни одной мраморной кошки? – Ловчий расхаживал вдоль клеток, словно выбирая товар в супермаркете. На его толстой, лоснящейся физиономии не читалось ни жадности, ни охотничьего азарта. Ловчий был перекупщиком, и Бен знал, что хуже этой породы не придумаешь. Уинстон мог бы ему это подтвердить. Они с Ловчим были отлично знакомы.

– Ого, поглядите, кто тут у нас! Уинстон Сетиаван собственной персоной! Я думал, уж на этот-то остров ты не проберешься. – Ловчий говорил по-английски с австралийским акцентом, но никогда не распространялся о том, откуда он родом. – Камахаран! Сколько наших обезьян выпустил этот малолетний бандит?

Человек, которого подозвал Ловчий, не зря носил свое имя. Камахаран по-индонезийски значит «гроза».

– Тридцать семь! – опередил его Уинстон с ответом. Голос у него слегка дрожал, но слышно было, что он произносит эту цифру с гордостью.

– И больше сотни птиц. Посмотрим, как ты умеешь взламывать замки изнутри, малыш! – Камахаран так пнул клетку Уинстона, что мальчик отлетел спиной к противоположной стене, а из-под майки у него раздался жалобный визг Берулу. – Неумно было с твоей стороны заявиться на этот остров. Неужто ты не слышал, что львиноптицы пускают сюда только за плату и что у них отличные отношения с браконьерами? А остальные тут… С каких пор ты стал водиться с людьми? Я думал, все твои друзья – вшивые обезьяны да маки-домовые.

Тут он чертыхнулся и отскочил, потому что Хотбродд прижал лицо к прутьям и громогласно назвал их всех выродками Одина.

Татуированный подошел к Камахарану и изумленно уставился на тролля.

– Его, пожалуй, лучше отпустить! – прошептал он в священном трепете. – Похоже, это древесный дух!

– Еще чего не хватало! – Ловчий рассматривал Хотбродда, словно уже пересчитывая банкноты, которые за него получит. – Его даже на телевидение можно предложить. Или какому-нибудь ненормальному миллионеру из тех, что готовы отвалить целое состояние за любую гадость.

Он неосторожно подошел вплотную к клетке, и Хотбродд плюнул ему в выдубленное солнцем лицо. Слюна тролля – вещь крайне неаппетитная. На Ловчего ее вылилось столько, что казалось, его выкупали в бочке с протухшим селедочным рассолом. Камахаран поднял винтовку, и Барнабас поспешно заслонил собой Хотбродда. Но Ловчий ухватился за ствол и вырвал оружие из рук Камахарана.

– Это еще что?! – возмутился он, утирая рукавом липкую слюну. – Думаешь, его чучело можно будет продать за ту же цену?

– Настанет время, – заорал Хотбродд, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Барнабаса, – когда вам придется выпустить нас из этой корзины, и тогда я со всех вас спущу шкуру и сошью из нее отличный большой парус! Твоя кожа, – он показал на Татуированного, – будет смотреться особенно хорошо.

Камахаран любил похваляться, что душит крокодилов голыми руками, но даже он отступил на шаг, слушая свирепую речь Хотбродда.

– А с этим что будем делать? – спросил один из перекупщиков, указав на Барнабаса. – В рудники у нас его точно не купят… Выглядит как профессор какой-то, ненароком забредший в джунгли.

Остальные загоготали, держась, однако, на почтительном расстоянии от Хотбродда.

– Какой-то профессор?! – воскликнул Уинстон. Бен предостерегающе глянул на него, но, к сожалению, кипевший от возмущения Уинстон этого не заметил. – Лучше отпустите его, если вам жизнь дорога! Это Барнабас Визенгрунд! Они с сыном дружат с морскими змеями и драконами, с гигантскими спрутами и кентаврами!

Барнабас со вздохом закрыл глаза. Уинстон понял свою ошибку, увидев, как торжествующе смотрит Ловчий на остальную шайку – как будто ненароком изловил последнего белого тигра.