Перпендикулярный мир

Вот и лес начался. Маруська бежала ни шатко ни валко, трюхала селезенкой. Солнце клонилось к елкам. Ну и денек. Микола пощупал деньги за пазухой, прикорнул поудобней — становая жила давала себя знать, окаянная. Только бы добраться. Бабка Степанида все поправит. Через порог положит, на спине топором старый веник потюкает, пошепчет что надо. Как рукой снимет. А не то в баню сводит. Горшок на пун кинет. Стара, а все может. Потому — слово знает. Не то что эти… вражины. Только и знают кровь сосать.

Он призадумался, вспомнил кривую бабкину избенку на отшибе. Как они маленькие на спор бегали: кто не испугается заглянуть в окошко. Шиш чего увидишь в это окошко. Потом и сама бабка пригрезилась, да таково приветливо улыбается своим одиноким зубом. Вдруг фармазон давешний вспомнился. А вот и доктор — толстый, сердитый, штиблетой топает. В одной руке ножик сапожный, в другой — бутыль четвертная из-под белого вина казенного. Для крови, значит.

Микола вздрогнул, проснулся. Смеркалось. Лес загустел. Совсем близко деревня, вот только дуб старый проехать, а там и опушка. Нехорошее место этот дуб. Всякое про него сказывают.

Так и есть: обочь дороги вылез из кустов мужик — не мужик, с котомкой, без шапки, весь оброс, волосья зачесаны налево, а бровей нету. — Во тебе, — подумал Микола, перекрестился и из пальцев сделал кукиш, — не на таковского напал. Это на Ерофея ты страшный, когда деревья ломать зачнешь, а счас…

Леший захохотал, заухал. Маруська понесла. — Ну ты, анахвема, — осерчал Микола, — в лесу не бывала! Ухватив кнут, привстал, натянул вожжи. Колесо подпрыгнуло на корнях. Телега накренилась, здоровенный дубовый сучищо заехал в лоб, и…

…и не выпуская из рук ускользающую рулевую баранку, Коля рухнул на жалобно скрипнувшие пружины сиденья. Видавший виды «Москвич», натужно воя, прополз на первой передаче еще десяток метров, взобрался на пригорок и сдох. Шипя от огорчения, Коля выпростал свои длинные ходули из автомобильного нутра. До деревни осталось всего ничего: на заброшенной поляне тосковала горстка изб у пруда. И еще одна избенка поближе, на отшибе, смотрела маленькими окошками в лес, на Колю, на притихший «Москвич».

— Ну ты, анафема, — пнул он покрышку и подивился непривычному для себя выражению. Машина виновато молчала. Только под капотом у нее что-то изредка потрескивало, как у остывающей духовки. И что там всегда потрескивает?

Коля поднял капот. Мотор был на месте. И все его причиндалы, раскаленные и изношенные, держались вроде бы ничего. Коля вздохнул. Достал сумку с инструментами. Лег на спину, как всегда попробовал вползти под машину, туловищем и ногами делая неизящные движения модного танца. Как всегда, это ему не удалось. Втиснулась только голова боком да еще рука. На руку немедленно капнуло горячим маслом.

С обычными словами, какие шепчут в таких случаях одинокие автолюбители, подтянул какую-то гаечку. Постукал то, сё. На всякий случай — а на какой на всякий-то? — решил снять кожух сцепления. Пошарил по карманам, нашел старый конверт, сложил на него болтики. Разумеется, и сцепление оказалось на месте. Коля потрогал матовую черную шестерню с царапающими гранями, опять вздохнул и пожалел себя.

Трудно узкому специалисту по низшим ракообразным ездить на старой, непрестижного вида машине, купленной с мэнэесовских прибылей. Девушки отворачиваются. Сервис в этой области, как говорится, ненавязчив. Надо все самому уметь. Грубые люди на станции техобслуживания, надменно принимая пятерку, сказали, что руки у него не тем концом вставлены, и тут уж ничего не поделаешь. А жить-то хочется. Хочется путешествовать по городам и весям — вот, например, нынче он поставил себе цель забраться в глухой угол, откуда, по рассказам, пошла есть колина династия… Черт, болтика не хватает.

Коля выпростал руку, похлопал, не глядя, подле себя, разыскивая конверт.

Болтик ему подали. Изогнувшись до судороги в шее, он рассмотрел присевшую на корточки сухонькую старушку в полотняной туристской кепочке. Рядом в авоське стояла трехлитровая банка с молоком. Забив ногами по траве, Коля выдернул голову из-под машины. Сел, поздоровался.

— Здравствуйте, Коля, — сказала старушка приветливо, глаза у нее прямо-таки лучились живостью. — С приездом вас в родные края. Наконец-то собрались. Путь не близкий.

— А-а… Э-э… — затянул Коля растерянно. — Откуда, собственно…

— Так на конверте ж все написано, — рассмеялась глазастая бабка. — И фамилия у вас здешняя, Николай Петрович. И нос фамильный. Раньше полдеревни Королевых было. А полдеревни — Беловы. Монтекки и Капулетти. Шуму… Теперь-то все мы корни свои позабыли. Вот и вы — сразу видно, что не бывали здесь, кто же на машине по этой дороге ездит, надо кругом.

— Да мне лесник показал!