Перпендикулярный мир

За истекший период Ермилов изменился мало, разве что седины на висках прибавилось. «Долгожитель! — злобно думал Коркин. — Инфаркту на тебя нет!» Лейтенант сделал шаг вперед, роковой шаг, сулящий возмездие за ошибки, совершенные в далеком прошлом, и Юрий Тихонович отступил, прижался спиной к холодной витрине, как изнемогающий под ударом боксер прижимается к канатам ринга. Хоть возвращайся назад.

И в то же мгновение — лейтенант не успел еще и полшага ступить — Юрия Тихоновича осенило. Зачем назад? Вперед, только вперед!

Коркин оттолкнулся от витрины, развернулся, словно матадор, у самого носа уполномоченного, едва не задев его полами расстегнутого пиджака, и на прямых ногах быстро зашагал прочь.

— Гражданин Коркин! — послышалось сзади.

— Накося… — буркнул пришелец через плечо и, не стараясь больше соблюдать достойный вид, припустил рысью. Предчувствуя погоню, он домчался по теневой стороне до знакомых ворот и нырнул в проходной двор. Портфель бил его по колену, воздух со свистом лез в горло и обжигал легкие, ноги почти не слушались. Но Юрий Тихонович превозмог физическую слабость и ворвался в телефонную будку, когда на горизонте еще не появилась милицейская тень.

Сидя на полу будки, Юрий Тихонович вполголоса хвалил себя за проявленную сметку и заодно восстанавливал дыхание. Он осмотрел приборную панель: рычаг дальности стоял на отметке «+20». Коркин ослабил фиксаторы и сдвинул рычаг вправо, до «+30». «Больше десяти лет этому извергу не протянуть», — подумал он, но, вспомнив, сколь энергично окликнул его лейтенант на площади, передвинул рычаг еще на пять делений и положил руку на выключатель.

Лейтенанта между тем все не было. Юрий Тихонович оставил выключатель в покое, наскоро расстегнул портфель и принял двойную дозу сосудорасширяющего. Закусить можно будет и пятнадцать лет спустя.

Снова вспышки за окнами-иллюминаторами, снова тряска в тошнотворная круговерть. И та же залитая лунным светом улица, мрачноватая подворотня, буйная трава на нехоженной тропе…

Еще один стаканчик, огуречный хруст, щелкнул замок портфеля — и Юрий Тихонович бредет по улице, подсчитывает на ходу, какой нынче год, да никак не может сложить правильно. Но какая разница, утречком в газете на первой странице все можно узнать. А нет ли где поблизости стенда с газеткой?

Коркин поднял глаза, чтоб поискать стенд, и остолбенел.

Навстречу ему шел совсем уж постаревший и раздавшийся вширь лейтенант Ермилов.

…Юрий Тихонович заячьими скачками несся к машине времени. Думал он в эти трагические мгновенья лишь об одном — как бы не упасть. И уже не прижимал, как раньше, портфель к груди, а держал его на отлете, чтоб не стукал по ногам. Подобно опытному канатоходцу, он выкинул в сторону и вторую руку и таким вот образом, подражая сверхзвуковому самолету, рвался, не помня себя, к заветной будке.

Если б можно было предвидеть заранее последствия этого трудного бега, Юрий Тихонович обязательно проверил бы замок портфеля, запер бы его для верности ключиком, лежащим в нагрудном кармане. Но не будем винить его за непредусмотрительность: кто из нас знает наверное, что случится с ним через минуту, а уж через столько лет…

Случилось же то, что портфель глухо стукнулся о ствол вековой липы, но не вывалился из рук, а лишь распахнулся. И от этого удара в полном соответствии с законами механики выскочил из портфеля пакет с огурцами, а вслед за ним грохнулась и рассыпалась на тысячу осколков бесценная антикварная вазочка, выигранная в лотерее. Лопнула аптечная резинка, скреплявшая свиток рукописей, легкий ночной ветер подхватил исписанные листы и лениво погнал их по тротуару…

Не видел всего этого Юрий Тихонович, не стал он оборачиваться на грохот разбитой ценности и не вспомнил вовсе, что лежало в хрупком сосуде. Не до того ему было.

Он ворвался в телефонную будку и, не дав себе ни секунды передышки, грохнулся на пол, дернул что было силы рычаг. Время понеслось и замелькало, словно пятнистый футбольный мяч…

Теперь-то Коркин был осторожен. Пригибаясь, он прополз вдоль забора, затаился в кустах, повертел головой и, никого не обнаружив, шмыгнул в соседний двор. Там он залег за детской песочницей и оглядел местность. В висках стучало, ноги не слушались, двор кружился и подрагивал.

Ермилова не было видно.

Нигде!

Тихое блаженство снизошло на Юрия Тихоновича. Ушел он от погони. Нет уже более лейтенанта. Пожил, покуражился — и будет. Теперь дай другим пожить.

Никто не мог уже помешать великим коркинским планам. Взойдет солнце, и будет день — первый день новой жизни.

Впрочем, здесь авторы взяли на себя лишнее и сами сформулировали те неясные мысли, что бродили в голове Юрия Тихоновича. Ибо в ту минуту вряд ли был он способен на обобщения и высокие слова. Наверное, большинство красивых слов, сказанных знаменитыми людьми по случаю великих свершений — о Рубиконе хотя бы или о Париже, который стоит мессы, — всего лишь выдумка досужих летописцев.