Перпендикулярный мир

История, которую мы собираемся рассказать, тянется так долго, что к ней успели привыкнуть, как привыкают к звуку соседского телевизора. Разве что женщины посудачат иногда во дворе. А что же компетентные лица и организации, которые могли бы сказать свое веское слово? Воздерживаются, решительно воздерживаются. И, знаете, их можно понять, ибо дело деликатнейшее, а с компетентных спрос особый. Да и мы, хоть и знаем правду, сказать всего не можем, опасаясь нанести вред семье Михиных. Представьте: рассказ попадет в руки детям и они узнают тайну своего появления на свет… Нет, нет, и думать об этом не хочется. Вот почему, не отступая ни на шаг от фактов, мы изменили имена героев и приняли некоторые другие меры предосторожности, о которых, простите, не скажем. А в подтверждение истинности происшедшего приведем цитату из областной газеты.

БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ (от наш корр.). На химкомбинате всем известны имена передового аппаратчика цеха биологически активных веществ Эдуарда Саввича Михина и его супруги Людмилы Трофимовны, старшего экономиста. Работают они на предприятии с самого пуска, их портреты украшают доску почета. И в семейной жизни они служат для всех примером: вырастили и воспитали четырнадцать детей. Семья Михиных большая и дружная. Дети отлично учатся, помогают старшим, вместе ведут большое домашнее хозяйство. А по выходным всей семьей выезжают на садовый участок. Недавно супруги Михины отметили серебряную свадьбу. Их от души поздравил коллектив предприятия, а дирекция и общественные организации преподнесли подарок: микроавтобус «Латвия».

В этой корреспонденции было еще много разного. Добавим только, что речь в ней об Н-ском химическом комбинате, расположенном в молодом городе Н., который стоит на полноводной реке М., куда комбинат ничего дурного не сбрасывает, отчего рыбалка в тех краях по-прежнему хороша. Однако Михин не имеет для нее времени и лишь слушает рассказы других аппаратчиков, у которых детей раз-два и обчелся. Слушать он ходит в курилку, хотя сам, после того как появилась на свет третья, Анюта, бросил курить раз и навсегда. Но если хоть разок не заскочить в курилку, то смена будет не в смену: новости-то не только в газетах. Их, новостей, вон сколько, ни одна газета не вместит.

Заканчивалось селекторное совещание. Генеральный директор, без пиджака и без галстука, сидел один в огромном пустынном кабинете. Было только начало десятого, но рубашка уже прилипла к директорской спине.

Все, кто участвовал в селекторном, берегли силы в предчувствии дневного пекла. В другую погоду они спорили бы и выкладывали взаимные претензии, ругали бы сбыт, снабжение и ремонтный цех, всем миром обрушились бы на железную дорогу, которая опять, как вчера и как завтра, недодает вагонов, — и лилось бы из динамиков многоголосье, натуральный радиоспектакль. А сейчас в тягостные паузы по всему комбинату разносилось комариное жужжание директорского вентилятора.

Директор чуть повернул вентилятор, чтобы тепловатый воздух бил прямо в лицо, резиновая лопасть шлепнула по запястью, генеральный отдернул руку и чертыхнулся.

— Это вы мне? — раздался хриплый голос из динамика.

— Не тебе. Хотя и заслуживаешь. Ты сколько вчера отгрузил?

— Сколько было, столько и отгрузил, — нахально сказал хриплый.

— Ладно, — ответил директор и налил себе воды из сифона. — К главному энергетику есть претензии? К главному механику? Нет? Ну и ну. Все свободны.

Директор уже протянул руку, чтобы отключить селектор, как раздался неуверенный голос Полещука, начальника цеха биологически активных.

— Минуту… Тут у нас такое дело…

— Я тебя слушаю, Василий Романович.

Селектор молчал. Однако в его тишине слышалось какое-то раздражение, общая неприязнь к Полещуку, который словно нарочно тянет резину, да еще в такую жару, пропади она пропадом.

— Мне бы о глазу на глаз, — промямлил, наконец, Полещук.

— Через десять минут еду в исполком. Приходи после обеда.

— Поздно будет!

— Что поздно? Выкладывай, тут все свои.

— Значит… Как бы сказать… — тянул Полещук, и все представляли, как он теребит очки на крупном мясистом носу.

— Так и скажи, — отрезал директор и принялся застегивать пуговицы на рубашке.

И тут Полещук собрался с духом.

— У нас в цехе подкидыш, — выпалил он. — Девочка.