Персидские юмористические и сатирические рассказы

В Америке у меня, конечно, были знакомые девушки, но я головы не терял и жениться на них не собирался. Однако теперь родители настаивали, и мне пришлось уступить. «Будь что будет,— подумал я,— ведь в конце концов даже в самом важном деле зачастую все решает случай, но главное — не торопиться». Прояви я хоть малейшую слабость, меня тут же свели бы с первой попавшейся девушкой. Однако я твёрдо заявил, что мне необходимо оглядеться.

Моя мать, сестра и тётка принялись подыскивать мне подходящую невесту и вошли в тесный контакт со свахами, взяли на учёт каждый дом, где были девушки на выданье, и наконец облюбовали дюжину невест, одна другой лучше — все красивые, стройные, благовоспитанные, с хорошими манерами.

По вечерам в кругу семьи в ожидании ужина обсуждались дневные новости. Говорили только о девушках, расписывая их прелести так, что у меня слюнки текли… Сам великий Низами[30] не мог быть красноречивее. Выходило, что каждая из красавиц затмевала солнце и луну четырнадцатой ночи[31].

А что касается образования, воспитания и начитанности — это само собой разумелось. Но, как говорится, «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». И мои родители начали устраивать приёмы, пускались на всякие хитрости и уловки, чтобы я смог лично ознакомиться с результатами их розысков.

Иные из девушек ещё не успели окунуться в омут современной морали, и святые обычаи старины были им милее модной европомании. С такими трудно было завязывать знакомство и находить общий язык. В разговоре они то краснели, то бледнели и на все вопросы отвечали однозначно: «да», «нет». Женская эмансипация, отмена чадры их словно не касались. Они по-прежнему прятали лицо и даже с позволения родителей не решались снять с головы покрывало. И хотя, бесспорно, в тринадцатый день Ноуруза[32] каждая из них завязывала на траве узелки[33], мечтая поскорее выйти замуж и родить ребёнка, они страшились подать мужчине руку и ограничивались простым поклоном. Короче говоря, эти девушки ещё пребывали в оковах традиционных предрассудков. Я сразу понял, что они не для меня, человека многоопытного, повидавшего мир, и вычеркнул их из списка кандидатур, предоставив воле Аллаха.

Другие девицы, считавшие себя современными, просвещёнными и образованными, выступающими против всяческих предрассудков и суеверий (одна из них хвасталась тем, что собственноручно отрубила курице голову), с меньшим смущением (а вернее сказать — с большей бесцеремонностью) встречались с предполагаемым женихом. Они нюхом чуяли, что дело пахнет свадьбой, и являлись передо мною не только без покрывала, но частенько в вечерних туалетах с весьма откровенным декольте, непомерно накрашенные, с распущенными волосами и весьма умело и соблазнительно кокетничали. Такие с первой же встречи вели себя непринуждённо, будто мы знакомы многие годы и находимся чуть ли не в интимных отношениях. Они называли меня Хам-зе-джан и заставляли пить за дружбу из своего бокала, на котором оставались следы помады. Их взгляды и речи были полны страсти и такого откровенного признания в любви, что даже их родители от изумления разевали рты.

Теперь вы не станете отрицать, что выбор подруги жизни— дело нелёгкое. Короче говоря, я утратил сон и аппетит.

В конце концов после долгих сомнений я сделал выбор. Родители поздравили нас и стали готовиться к помолвке. Однако внутренний голос не давал мне покоя: «Смотри, парень, не оступись, не дай себя околпачить! А то ведь потом поздно будет!» Я не спал ночи напролёт, мучаясь кошмарами. «Что ни говори,— размышлял я,— я ведь совсем не знаю эту — бесспорно прелестную— девушку, которая должна стать спутницей моей жизни».

Наконец я решил прибегнуть к помощи научно-технических средств как отечественных, так и зарубежных, тем более что последние были предметом моего пристального изучения в течение долгих лет. С этой целью я отправился к местному ахунду[34] и попросил его погадать, стоит ли мне жениться. Он погадал и сказал, что ответ получился положительный. Тогда я попросил его погадать, расстанемся мы с невестой или нет. Ответ и на этот раз оказался положительный. Удивлённый и растерянный, я вернулся домой, заперся в своей комнате, взял диван Хафиза[35] и, поклявшись, как принято, что действую с «чистыми помыслами», попросил его открыть мне истину. Я зажмурился и указательным пальцем правой руки раскрыл книгу на сотой странице. Газель[36] начиналась следующим бейтом:

Сердце, воспрянь!
Пост прошёл, настала весна.
В хумах[37]

вино отстоялось, требуй вина[38].

Я воздал должное поэтическому дару автора, но, как ни ломал голову, не мог понять, какое отношение имеет это двустишие к моим заботам. Переведя взгляд на первые строки следующей газели, я прочёл:

Мой скудный жребий тяжек, подъем дороги крут,
Унижен я пред теми, кто гордостью надут.