Персидский джид

Данила поклонился в пояс.

– Да что ж ты молчишь-то? Язык проглотил?! Что о невесте не спросишь? Ошалел от радости, что ли? – Дед рассмеялся. – Я тоже ошалел, когда мне про свадьбу сказали. А было-то мне шестнадцать, самое время… А боялся как! Думал, из-под венца сбегу, стыд-то такой – все на меня с девкой глядят, а бабы в ухо скоромное шепчут! Не сбежал, сорок лет с моей Ивановной прожили, царствие ей небесное, и детей она вскормила, и внуков, и правнуков на рученьках подержала… дай Бог тебе с твоей нареченной не хуже…

Дед пригорюнился, затосковал, вспоминая милые деньки и годы. Данила стоял в дверях, не зная, как быть. Раньше бы деду объявиться с этой невестой!

– Стало быть, готовься, – велел дед. – Приоденься. Я Татьяне скажу – пусть она с бабами рукодельными уговорится, чтобы тебе рубаху нарядную сшили, простых рубах хоть с полдюжины. К Бухвостову-подьячему схожу – ради свадьбы тебе подарок от государя будет.

– А когда свадьба-то? – спросил растерянный Данила.

– Осенью, как водится, – дед покосился на дверной проем, уловив там некое шевеленье.

– А… а невеста?…

– Что невеста?

– Коли я ей не по нраву придусь?

Дед рассмеялся.

– Придешься ты ей по нраву! Еще что?

– Поглядеть бы на нее… В какой храм она молиться ходит?

– Пока на нее глядеть рановато. Да я тебе вот что скажу – я тебя, дурака, полюбил, и образину страхолюдную тебе бы не сосватал. А теперь ступай! Богдашка! Семейка! Тимоша! Поздравьте жениха!

Тут, откуда не возьмись, явились друзья, подхватили под руки, с шумом и гоготом поволокли прочь с конюшен, в домишко, где уж по случаю возвращения был накрыт по-мужски простой и скромный стол – две сулеи, чарки, две миски с пирогами, третья с капустой, четвертая с солеными огурцами, пятая с рыжиками, да блюдо с нарезанным салом, да другое – с орехами, пастилой и финиками.

Тимофей стал разливать по чаркам вино.

– Братцы-товарищи, откуда мне дед ту невесту выкопал? Кто-нибудь ее видал? Какова собой? – спрашивал разволновавшийся Данила.

– А кто его разберет! У него пол-Москвы в родне. Где-то которая-нибудь из баб присмотрела, да и сговорились. Ты не бойся, свет, бесприданницей не окажется, – утешил Семейка.

Вошли братья Анофриевы, вошел беспутный Родька, дружок Ваня вошел с приветливой улыбкой, в домишке стало тесно, здоровенные и плохо вымытые лапы лупили Данилу по плечам, выражая так свое соучастие в его радости и похвалу: вот дожил, признан на конюшнях достойным человеком и женится!

Суматоха в Данилиной голове достигла предела. Невеста вдруг какая-то, а что же Настасья? Прощай, стало быть, кума Настасья? Да ведь все равно нельзя на куме жениться, ни один поп не повенчает…

Упрямство вскипело. А нет же, рано прощаться с этой бесовкой… еще поглядим, кто кого!..

Конюхи взялись за чарки.

Начать должен был бы Тимофей, но его опередил Богдаш – поднял чару и крикнул зычно:

– Быть добру!

И конюхи откликнулись, малость вразнобой, зато от всей души:

– Быть добру!

Рига, 2007