Персидский джид

Стенька безмерно огорчился. Надо же – бежал, летел, молитвы жаждал, а тут такие злоключения! И ведь могут побить, очень даже запросто, и звать на помощь бесполезно – Кремль со сторожевыми стрельцами и торг, где ходят другие земские ярыжки, далеко… как же быть-то?…

– Да вот те крест – он мне самому надобен! – воскликнул Стенька и размашисто осенился крестом. – Подьячий на меня озлился! Сдохнешь, кричит, под батогами! Со свету, кричит, сживу! Мне без старца с молитвой – хоть помирай!

В тот миг он искренне верил, что Деревнин уже нажаловался дьяку и по возвращении грешника впрямь ждут батоги. И ведать не ведал, что подьячий безмолвно и с лучшими намерениями молит Бога указать, куда сдуру забежал беспокойный ярыжка.

– Еще крестись! – потребовал сердитый мужик.

– А ты знаешь, куда его, голубчика моего, от меня спрятали? – с пламенной надеждой спросил Стенька.

Мужик поглядел на Стеньку с превеликим подозрением.

– Да вот те крест! – Стенька и в третий раз перекрестился. – Никто меня за старцем не посылал, я сам про него в Ильинской обители прознал! А меня тут со двора на двор посылают, врут, как будто приказный уж не православный человек, а нехристь персидская!

Почему Стенька вспомнил Персидское царство и тамошних бусурман – он сам бы объяснить не мог.

– Сомнительно что-то… – туманно сказал носатый мужик.

– Да ну тебя к бесям! – рассердился Стенька и пошел прочь. Ушел он, впрочем, недалеко – странный собеседник его нагнал.

– Прости, брат, уж больно твой кафтан мне не понравился!

– А что кафтан? Кафтан и снять недолго!

– Так снял бы ты его, право! А то людишки пугаются – Земского приказа боятся. Как на твои красные буквищи поглядишь – так уж сразу отойти подале охота!

– А коли сниму – отведешь к старцу? – тут же перешел в наступление Стенька.

– Мы, брат, старца бережем. А он же еще и расхворался. Стой тут, я за тобой приду.

И он действительно, уйдя, очень скоро появился. Стенька ждал его у забора, уже немного обеспокоившись тем, что вечер, скоро стемнеет, а домой добираться – морока, и Наталья разогревать ужин не станет, даст ломоть хлеба с солью и ковшик кваса – тем и будь доволен. А старец уж точно ужином не угостит – сам, поди, сухие корочки грызет.

– Пойдем, молодец, – сказал носатый мужик. – Старец-то плоховат, хворь привязалась, не отпускает. Может, и скажет чего…

Дом, куда привели Стеньку, был построен, поди, еще при царе Иване, пережил и пожары, и смуту, и новые пожары. Это была сосновая изба мерою в три сажени, кто обитал наверху – неизвестно, а в подклете действительно лежал на скамье старец. Этот подклет был настолько грязен и запущен, что даже Стенька, обычно не замечавший Натальиных стараний по наведению порядка, ужаснулся. Похоже, что тут никогда и не жили, а использовали помещение для хозяйственных нужд.

Старец лежал на широкой лавке с изголовьем, под ним был сенник, набитый еще в прошлое царствование – швы прохудились, из них торчало дурно пахнущее сено. Укрыли старца двумя тулупами, один другого хуже. Рядом с лавкой стояла пятиногая скамейка-суковатка, на ней – какие-то сулейки и горшки. Таких скамеек в Стрелецкой слободе, где после свадьбы поселился Стенька, уже давно не видывали. Разве что в крестьянском жилье они попадались – из распиленного вдоль обрубка ствола, а ножки – на нужной длине подрезанные толстые ветки. Был и светец, но не железный, на три лучины, как в хорошем доме, а деревянный. Под ним стояла лоханка с водой, чтобы угольки, падая, не наделали пожара. Более ничего, необходимого в человеческом жилье, Стенька не приметил. На стенах были развешаны пилы, топоры, какие-то неизвестные Стеньке орудия – изогнутые, с двумя ручками, и все это добро уже порядком заржавело.

Стенька оглянулся в поисках образов – лоб перекрестить. Ни одного не нашел.

– Как же он тут?… – шепотом спросил Стенька.

– А он почитай что и не разумеет ничего от хвори. Бывает, придет в себя – так молится.

– Как же молится – без образов-то?

– А так и молится – перед собой глядит. Ему святые лики перед взором являются! – и мужик опять выразительно поднял вверх перст. – Погоди-ка, я его разбудить попробую…

Мужик потряс старца за плечо, Стенька услышал сердитое бормотанье.

– Сказывает, чуть погодя чтоб подошли, – объяснил мужик. – Мы-то понимать наловчились. Пойдем, молодец, посидим пока в саду на лавочке. Бабы коров доили, коли хочешь – молоком угостим.

– Это славно! – обрадовался Стенька.

Наталья редко предлагала молока, хотя корова в их хозяйстве имелась. Молоко шло на творог, на сметану, иногда на коровье масло, а еще, как справедливо подозревал Стенька, на Домниных детишек. Ему же доставалось в лучшем случае пахтанье.

Сад был невелик, зато при лавочке имелся вкопанный в землю стол для летнего ужина. Румяная баба принесла уже выставленное было на холод молоко, Стенька с большим удовольствием выпил целую кружку. Жизнь казалась прекрасной – вот еще бы старец очнулся и дал наконец заветную молитву.

– Я – Федот, а тебя как звать? – спросил мужик.

– А Степаном.