Персидский джид

С большим скрипом и скрежетом совершалась у него в голове умственная работа. Для чего Федот заманил его на неведомо чей двор? С какой целью выдавал непонятно кого за известного старца? Чего он, сучий сын, страдник, собака бешеная, добивался?!

Стенька был прост душой, но отнюдь не глуп. Седой дедушка разбудил в его душе тревогу. Эта тревога заставила его внезапно обернуться – и он увидел, как к храму быстрым шагом приближаются Федот, Никита Борисович, Демьян Петрович и еще два каких-то мужика, причем одного из них Стенька уже где-то видел.

Они непременно издали заметили, с кем говорит беглый ярыжка, и поняли, что их загадочное надувательство раскрыто.

Их было пятеро, Стенька – один. И потому он отважно кинулся наутек, здраво рассудив, что здоровому человеку не в пример легче вернуться сюда с помощниками и раскопать надувательство, нежели человеку крепко побитому, а то и вовсе убитому.

Местности Стенька не знал. Кидаясь из переулка в переулок, он добежал до реки, и там ему повезло – его окликнули с лодки. Перевозчик здраво рассудил, что может быть полезен спешащему человеку. Стенька позвал его, забежал по колено в воду, забрался в лодку и приказал везти себя не на другой берег, а куда подальше вниз по течению.

Преследователи недолго бежали берегом, потом отстали. Стенька был высажен в совершенно незнакомой местности. Те немногие деньги, что он имел при себе, пришлось отдать лодочнику. Расспрашивая прохожих, он с грехом пополам добрался до Пречистенки и уж собирался бежать в Земский приказ – каяться и рассказывать про свои приключения, но тут стряслась беда – у Стеньки схватило живот. Должно быть, каша, которой он позавтракал, была сварена на прошлой неделе, а он же еще и полил ту кашу начинавшим закисать молоком. Пришлось прятаться в высокий бурьян.

Вылез Стенька из бурьяна бледный, взмокший и почему-то сильно ослабевший. В брюхе крутились и похрюкивали зловредные мелкие беси. Тут ангел-хранитель сжалился и послал телегу, на передке которой сидел сосед, стрелец Ждан Морков. Он ездил к какой-то родне в Хамовники, теперь возвращался и взял страдальца в телегу. Неторопливый шаг кобылы еще больше взбаламутил проклятое брюхо. Наконец Стенька доехал до дому и был неласково встречен женой Натальей, которая уж не знала, что и думать. Но хвороба была написана на Стенькиной роже преогромными буквами, и потому Наталья, затащив мужа в подклет, чтобы до ветру легко мог выбежать, понеслась к подружке Домне Патрикеевой – совещаться, чем болезного отпаивать. Домнушка, многодетная мать, волей-неволей знала всякие травы и коренья. Кроме того, она надоумила Наталью послать своего старшенького, Васю, к отцу, который как раз был в Кремле в карауле, чтобы тот дал знать в Земский приказ о случившейся беде.

Такого рода хвори были делом обычным. Коли человек, привыкший у себя дома питаться скромно и умеренно, попадает на богатую свадьбу, то запихивает в брюхо все, до чего дотянется, и потом дня два уж точно помирает, божась никогда более в рот не брать дынной полосы, арбузной полосы, сахаров-леденцов и сахаров зеренчатых. Даже подьячий может этак опростоволоситься, ежели дьяк, к коему он зван на крестины, вздумает переплюнуть боярина по части всяких заедок.

Наталья Домниных деток любила и пообещала Васеньке купить лакомства – изюму-коринки и фиников. Домнушка, как раз носившая своего пятого, засуетилась, снаряжая сыночка в дорогу, и ненароком схватила со стенки, где у нее висели на гвоздиках пучки целебных трав, какое-то неподходящее зелье. Обнаружилось это часа два спустя – Стеньку еще хуже прошибла хвороба. Пришлось звать бабку-корневщицу.

Бабкина травка, может, и помогла бы, но Стенька, взбодрившись после двух кружек горячего настоя, ощутил зверский голод и пошел в сени и в погреб – промыслить насчет съестного.

Наталья, как всякая хорошая хозяйка, гордилась тем, что многие припасы у нее – свои, не купленные. Огурчики соленые, капустка квашеная, грибочки всех видов, мясо соленое и вяленое они с Домной припасали во множестве. И Наталья уже знала, как обращаться с продовольствием, что начинает портиться. Стеньке же о том не докладывала. Вот и вышло, что он, едва ожив, опять свалился, и опять – через собственную дурость, что бы стоило подождать, пока Наталья вернется от Домны!

Наконец за дело взялась Домнушка. Придя, накричала на Стеньку за то, что жены не жалеет, только и норовит ей новую пакость учинить. Наталья стояла рядом со скорбным видом – хоть сейчас на образ какой-либо великомученицы. В глазах же был самый страшный для мужика упрек: вон, подружка уж пятым тяжела, от тебя же за все годы супружества никакого проку! Кончилось тем, что для Стеньки сварили ячневую кашу на воде, без малейшей капельки масла, и ничего иного не давали, пока не оклемался.

Наконец Стенька просто-напросто сбежал из дому и поплелся в приказ. Он чаял, оказавшись на торгу, разжиться съестным, потому что ячневая каша за три дня ему осточертела.