Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты

– Всем известно, что англичане, когда дело касается их политической власти, совершенно не разборчивы в средствах к достижению своих целей, а потому я твердо уверен, что кровь русская в Тегеране была куплена ценою английского золота!

Сразу же после убийства Грибоедова все англичане вернулись в Тегеран. Причем Макдональд, демонстрируя скорбь по случаю трагедии, предложил всем английским подданным, находившимся в Персии, облачиться в траур. Первыми облачились в черные одежды со скорбным видом секретарь Уиллок и врач Макнил.

На аудиенции с Фетх-Али-шахом Макдональд заявил:

– Я выражаю свой протест по поводу убийства русского дипломата! История народов не знает подобного ужасного случая, когда бы миссия дружественной нации истреблена в столице самого государя!

Но в Тифлисе и в Петербурге в искренность соболезнований Макдональда никто не поверил.

Узнав об обстоятельствах смерти Грибоедова, Паскевич заявил:

– Все внешние поводы возмущения, история с Якубом, женщины и тому подобное, суть только ширмы, за которыми скрывался зять шаха Аллаяр‑хан и англичане. Аллаяр всегда был явным противником Аббаса‑Мирзы и сильнейшей опорой враждебных ему братьев. И теперь с некоторым правдоподобием можно было заключить, что вся тегеранская история была обдуманной игрой самого вероломного коварства. Аллаяр‑хан и стоявшие за ним желали снова вовлечь шаха в войну с русскими, чтобы истребить совершенно династию Каджаров или же отдалить Аббаса‑Мирзу от наследства Персии в пользу его брата.

В Петербург императору Паскевич написал следующее: «При неизвестности всех обстоятельств дела, можно предположить даже, что англичане не вовсе были чужды участия в возмущении черни, хотя, может быть, и не предвидели пагубных последствий его; ибо они неравнодушно смотрели на перевес в Персии русского министерства и на уничтожение собственного их влияния».

Примерно в том же духе отзывался о смерти посла генерал-майор Николай Муравьев, никогда погибшего не любивший.

– Грибоедов заменял нам в Персии единым своим лицом двадцатитысячную армию! Сейчас мы этой армии лишились!

Так как в воздухе реально запахло новой войной, Фетху-Али-паше надо было что-то срочно предпринимать, и шах решил отправить в Петербург с миссией покаяния своего любимого пятнадцатилетнего внука Хосров‑Мирзу.

Что касается Макдональда, то он после убийства Грибоедова поспешил в Тавриз, чтобы склонить на свою сторону Аббаса-Мирзу, но пока уговаривал подуставшего от бесконечных войн принца, пришло известие о решении шаха послать внука Хосров-Мирзу с извинениями в Петербург. Узнав об этом, Макдональд был вне себя. Еще бы, все его труды, все золото, розданное на взятки вождям заговора, все оказалось напрасным. Упрямый шах не желал воевать с русскими, а желал мира! Поэтому Макдональд помчался в Кирман‑шах, чтобы собрать там партию в пользу Хассан‑Али‑Мирзы против наследника. Увы, и там все интриги, запугивания и подкупы англичан успеха не имели.

Забегая немного вперед, скажем, что в сентябре 1829 года на конференции трех держав по обсуждению условий решения греческого вопроса английский премьер-министр герцог Веллингтон пожаловался русским уполномоченным на идущие от Паскевича слухи о якобы недружественном отношении к России британского министра в Персии Макдональда и о причастности англичан к гибели Грибоедова. Русские дипломаты, не желая обострять отношения с Англией, предпочли не обсуждать этот вопрос, заявив, что российский император имеет все основания быть удовлетворенным поведением английского министра в Персии.

* * *

2 мая 1829 года Хосров-Мирза со свитой миновал русскую границу. 2 августа он прибыл в Петербург и остановился в Таврическом дворце. Император Николай I принял принца в Георгиевской зале Зимнего дворца, стоя у ступеней трона. На встрече присутствовали вся царская семья, государственный канцлер граф Нессельроде, члены Государственного совета, сенаторы, дипломаты, генералитет и офицеры гвардии.

Зайдя в зал, принц начал медленно приближаться к трону, склонив голову. На его шее в знак покорности висела сабля, а через плечи были перекинуты сапоги, наполненные землей. В таком виде, по шиитским преданиям, изъявлял преданность имаму Хусейну раскаявшийся начальник его врага.

Подойдя к Хосров-Мирзе, Николай подал ему руку, сказав:

– Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие.

После этого Хосров‑Мирза с поклоном вручил Николаю шахскую грамоту и произнес от лица деда извинительную речь, которую закончил стихами Саади:

Пришла пора опять скрепить
Союз приязни снисхожденьем —
И все минувшее затмить
Благотворительным забвеньем…