Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Столь же подробной информации он требовал и от Шилова, отправившегося в декабре 1722 года завоевывать Гилян: «…сколько шелку в свободное время бывало, на сколько денег, и что шаху пошлин бывало и другим по карманам, и сколько ныне, и отчего меньше, только ль от замешания внутреннего или в Гиляни от какого неосмотрения или какой препоны, равным образом и о прочих товарах, и что чего бывало и ныне есть, и куды идет, и на что меняют или на деньги все продают. Проведать про сахар, где родится. Также сколько возможно разведать о провинциях Маздеран и Астрабата, что там родится»^{734}. Укрепившемуся в Реште В.Я. Левашову он писал в сентябре 1723 года: «Понеже в Гиляне всяких фруктов есть довольно, того для, ежели успеешь, сею осенью, то пришли к нам всяких сухих фруктов сколько возможно… Також пришлите ведомость всяким фруктам, какие там родятся и по чему там покупаются». Как и Матюшкину, Левашову предстояло «приняться за доходы, и оные как доброму и верному человеку надлежит сбирать». «А особливо, — призывал Петр, — изыскивай того, что по карманам шло». Ему же поручалось «розведывать о товарах… где что родится», а о некоторых царь уже имел сведения: «…объявил мне Аврамов (о сахаре. — И. К.), что в Мизандроне, также сам персидской посол объявил, что в Гиляне есть медь, а именно в Ардевильской провинции близ границы Гилянской, а свинец в Мусулае». Южные фрукты явно интересовали царя, и он разъяснял адресату: дело важное, «понеже немалой торг можешь от сего быть, не точию дома, но и в Польшу^{735}.

Заботиться о процветании новых владений должны были и генералы, и чиновники. Именной указ от 8 ноября 1723 года требовал от Коммерц-колегии не только «умножения коммерции» в отношении европейских стран, но и проникновения ее «в нынешние уступленные нам от Персии места, где, кроме шелка, многие изрядные вещи обретаются, яко нефть, шафран, сухие и соленые фрукты, ореховые, кипарисные и пальмовые деревья и прочие», для чего надо было «строить компании» и посылать торговых людей за границу для обучения. Приметливый царь снова вспомнил про соседей-поляков, которые без фруктов и шафрана «и есть не варят»^{736}. Еще один именной указ, российскому послу в Гааге Б.И. Куракину, призывал объявить голландцам о «весьма безопасном» шелковом торге в новых российских владениях^{737}.

Любознательность государя подогревалась полученным осенью 1723 года от посла Измаил-бека «Реестром доходов тех провинцей и городов, которые уступлены быть имеют его императорскому величеству»; согласно этому документу общий доход казны с Ширвана, Гиляна, Мазандерана и Астрабада оценивался в огромную сумму — 2 миллиона 250 тысяч рублей, то есть равнялся почти трети дефицитного российского бюджета^{738}.[18]

Подчиненные старались как могли, но их донесения выглядели не слишком утешительно. Левашов в январе 1724 года обрадовался было тому, что в Реште «купечество умножаетца» и прибыло три тысячи вьюков с караванами из Вавилона и Тебриза. Бригадир привел данные о рыночных ценах на шелк (батман шелка-сырца стоил от 10 до 16 рублей), «помаранцы», лимоны, оливки, грецкие орехи, рис, виноград, сливы; хвалил при этом местные груши и дыни, а арбузы считал некачественными. В соседнем Мазандеране главными товарами являлись сахар (от 10 до 40 копеек за батман), бумага (от 50 до 80 копеек) и медь (от 60 копеек до двух рублей); из Тебриза в Решт привозили сушеные абрикосы и миндаль, из Казвина-«гулявную водку», муку, кальянный табак, изюм^{739}. Он же прислал сведения о торговом обороте за 1723 год: в Астрахань было отправлено 104 таи[19] шелка, 260 тай парчи, 162 — сафьяна, 15 — бязи, 41 — чернильных орешков и четыре таи кишмиша^{740}.

Последние данные превосходили результаты неудачного для российской торговли 1721 года, когда из Ирана было вывезено 79 тай шелка-сырца и пять тай «вареного», 168 тай парчи и 169 тай сафьяна^{741}. Но поднявшаяся вслед за объявлением об «уступлении» провинций России волна неповиновения сделала перспективы их экономического освоения сомнительными. «Великая от правителей противность, а от обывателей замешение показалось», — докладывал Левашов в мае-июне 1724 года; труды по сбору налогов шли «с великою помехою» — местные жители-«бунтовщики» нападали на посланных с этой целью военных, а прежние сборщики податей и откупщики «разбежались». Отправляя царю подарок — «5 фонтанов белова камню» из рештского дворца — бригадир вынужден был доложить, что дороги «зарублены» и караваны больше в Решт не приходят^{742}. Комендант Баку И.Ф. Барятинский сообщил в феврале 1724 года, что шелка и парчи из Шемахи не привезли и местных товаров «купить некому»^{743}.