Приехав в Мешед, Бажанов и Максимов остановились в гостинице. Пашаев отправился в советское консульство и доложил обо всем Лагорскому. Оба решили действовать совместно. В тот же вечер один из агентов ГПУ, некто Колтухчев, заведующий советским клубом в Мешеде, вооруженный револьвером “наган”, прокрался на балкон гостиницы, где остановились беглецы, и намеревался выстрелом через окно прикончить их. Однако и тут нас постигла неудача. Охранявшие Бажанова и Максимова агенты персидской полиции схватили Колтухчева, арестовали и, обнаружив у него наган, препроводили в тюрьму. В тюрьме он признался, что убийство ему было поручено ГПУ. Встревоженные персы, опасаясь вторичного покушения, перевели беглецов из гостиницы в полицейское управление, где охрана была надежнее. Тем временем из Асхабада были специально присланы шесть человек с поручением во что бы то ни стало прикончить беглецов.
В таком положении я застал дело по приезде в Мешед.
На следующий день я, как атташе посольства, сделал с консулом визит губернатору, с которым мы были знакомы еще в Керманшахе. Свой приезд я объяснил недоразумениями в деле вывоза персидских товаров в СССР и необходимостью расследовать этот вопрос. Однако губернатор, как, впрочем, и вся персидская администрация, прекрасно знали о занимаемом мною положении и немедленно приняли соответствующие меры. Когда я, выехав из губернаторского дома, намеренно проехал мимо полицейского управления, то нашел его густо окруженным полицейскими чинами. Видя настороженность персидских властей, я решил дать им немного успокоиться. Консулу и местному резиденту ГПУ я предложил пока ничего не предпринимать, а присланных из Асхабада людей отослать обратно в СССР.
Прошло несколько дней. За это время мы старались выяснить, что собираются персы делать с беглецами, и связались с нашим агентом, арестованным персами и помещенным в полицейском участке, где сидели Бажанов и Максимов. Затем был выработан следующий план: решили переслать через надежную связь порцию цианистого калия нашему арестованному агенту, который затем должен был найти возможность в тюрьме угостить им Бажанова и Максимова. Однако в тот же день из Москвы пришла телеграмма, отменявшая приказ о “ликвидации” и предлагавшая мне произвести ревизию мешедской резидентуры ГПУ. Выяснилось, что Бажанов по своей работе в Москве никаких особенных тайн не знал, и, стало быть, его разоблачения не могли представлять опасности…
Вернувшись из Асхабада в Мешед, я узнал, что Бажанов и Максимов отправлены персидскими властями в сторону Дуздаба, на индийскую границу. С первым аэропланом я вернулся в Тегеран.
Дело Бажанова, однако, этим не кончилось. Ташкентское ГПУ телеграфно просило полпреда Давтьяна оказать содействие в убийстве Бажанова. Советский консул в Сейстане Платт тем временем сообщил, что Бажанов и Максимов поселились в Дуздабе и что, если нужно принять меры к их “ликвидации”, то он имеет в своем распоряжении все нужные средства.
Бельский, полпред ГПУ в Ташкенте, послал Платту 5 тысяч долларов на расходы, необходимые для убийства Бажанова. Советский консул в Сейстане немедленно выехал в Дуздаб для личного руководства убийством. Однако ничего ему не удалось, так как его приезд в Дуздаб и появление в консульском автомобиле близ дома, где проживали беглецы, заставили персидское правительство скорее отправить беглецов в Индию. Они оба теперь благополучно проживают в Париже…»
Одной из распространенных особенностей советских дипломатических и торговых работников на персидской территории во второй половине 1920-х была страсть к обогащению, в товарной и долларовой форме.
«В конце апреля 1927 года я занял в Тегеране официальную должность атташе полпредства и, поселившись в здании полпредства, принял дела у прежнего резидента ГПУ, Казаса.
Ежемесячное жалование в 300 долларов на всем готовом его не удовлетворяло. Пользуясь своим влиянием, он устроил на службу в советских учреждениях Персии свою жену и сестру на такое же жалование. С теплым местом ему, конечно, не хотелось расставаться, и мой приезд его мало обрадовал. Этот “идеальный коммунист”, ответственный представитель авторитетнейшего учреждения советской республики, ГПУ, жестоко карающего за всякое нарушение законов и партийной этики, вывез с собой из Тегерана 28 пудов багажа: чемоданы его были набиты всевозможными дорогими тканями, которых, если он не перепродал их из-под полы в Москве, должно хватить ему на десятки лет. Вез он этот громоздкий и дорогой багаж в то время, когда рядовым сотрудникам полпредства разрешалось ввозить с собою в СССР только два костюма и полдюжины белья. Вооруженный дипломатическим паспортом и полномочиями ГПУ, Казас, однако, без всякого осмотра провез свои 28 пудов через советскую таможню и благополучно доехал до Москвы».
Другой негативной страстью среди ответственных сотрудников советских организаций в Персии была, судя по запискам Агабекова, неутомимая страсть к конфликтам и выживанию на родину конкурентов и нежелательных сотрудников своих же органов.