«Важной в договоре была и статья о пленных, которые, согласно версии договора на русском языке, должны были быть возвращены в течение трех месяцев после заключения договора, а беглецы и преступники могли вернуться только по их желанию. Однако благодаря хитростям перевода в персидском тексте было сказано: «Как пленные, так и беглецы возвращаются по их желанию»… Это недоразумение привело к тому, что данная статья фактически не работала и вопрос о пленных по-настоящему стал решаться только после Туркманчайского договора, и в этой работе деятельное участие принял Грибоедов», – пишет Сергей Дмитриев в своем фундаментальном исследовании «Последний год Грибоедова. Триумф. Любовь. Гибель».
Ситуация изначально была сложной. «Роковая для дальнейшей судьбы поэта забота о пленных поглощала его еще задолго до трагедии в Тегеране. Он приехал в Персию с наказами многих грузин и армян, просивших разыскать в этой стране своих родных и близких… и никакие опасности не останавливали этого порыва. «Пленные здесь меня с ума свели. Одних не выдают, другие сами не хотят возвратиться», – переживал тогда поэт». И эту взрыво опасную проблему приходилось решать под пристальным вниманием английских агентов. Британия была весьма обеспокоена усилением российского влияния в Центральной Азии вообще и Персии в частности.
Удивительное совпадение: в момент рокового возмущения, стоившего жизни Грибоедову и почти всем сотрудникам русской миссии, в Тегеране не было никого из английских представителей. Одним из первых на это обратил внимание генерал Паскевич, который писал тогда: «Странно, что в кровавый день убийства Грибоедова в Тегеране не было ни одного англичанина, тогда как в другое время они шаг за шагом следили за русскими». Дмитриев предполагает, что «самые активные участники заговора с английской стороны, а ими были – по степени убывания их возможного участия в этой провокации – Макнил, Уиллок и Кемпбелл, по-видимому, находились в тот период где-нибудь в Казвине или совсем неподалеку от столицы Персии, например в городе Кередже, ставшем сейчас фактически пригородом Тегерана. И оттуда они могли появляться инкогнито в столице, где, несмотря на все эти ухищрения, само помещение английского посольства функционировало в обычном режиме…».
«Странно, что в кровавый день убийства Грибоедова в Тегеране не было ни одного англичанина, тогда как в другое время они шаг за шагом следили за русскими».
Существует немало документальных свидетельств современников о том, что предшествовало трагическому разгрому русской миссии в Тегеране 11 февраля 1829 года, и как особенности характера А. С. Грибоедова могли повлиять на развития событий.
Так, Ф. В. Булгарин в своих «Воспоминаниях о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове», которые были впервые напечатаны в январской книжке журнала «Сын Отечества» за 1830 год (№ 1, том IX, стр. 3–42), писал: «В Персии он стал обучаться по-персидски и в скором времени не только объяснялся свободно на сем языке, но и понимал персидских авторов. Поведением своим и характером он снискал себе уважение целой английской миссии в Таврисе и приобрел особую благосклонность наследника престола, принца Аббаса-Мирзы, который истинно любил Грибоедова и находил удовольствие в его беседе. Все отличнейшие сановники персидские также уважали Грибоедова; он много способствовал к поддержанию доброго согласия между Аббас-Мирзою и правлением нашим в Грузии. Во время пребывания своего в Персии Грибоедов убедил множество русских, поселившихся в Персии и вступивших в военную службу, возвратиться на лоно отечества. Ему поручено было проводить этот отряд в российские пределы, и Грибоедов неоднократно подвергался опасности лишиться жизни в сем походе от озлобленных персиян, которым неприятно было возвращение сих переселенцев. Однако ж это дело нимало не ослабило благосклонности Аббаса-Мирзы, который даже упросил шаха, родителя своего, пожаловать Грибоедову персидский орден Льва и Солнца 2-й степени…»