Персонал

Едва я оказался на корабле, как у меня появилась некая привязанность к предметам в комнате. Я захожу к ним, сажусь, и меня накрывает бесконечным спокойствием. С тех пор как я работаю здесь, дошло до того, что приходится как минимум раз в день заглядывать сюда, иначе меня охватывает беспокойство. Я особенно привязался к тому, в углу. Он похож на подарок. Я знаю, что нам нельзя притрагиваться к предметам, но вы всегда все знаете, поэтому вам наверняка известно, что мне нравится теребить конец розового пояса на этом самом предмете. За последние несколько дней у меня заметно повысился уровень стресса, возможно, из-за изменения рабочих отношений, о котором вы говорили. Это увеличение стресса по той или иной причине довело меня до того, что теперь я по крайней мере каждый час проверяю предметы. Чаще всего я просто заглядываю в комнату, пробегаю по ним взглядом и убеждаюсь, что все в порядке. Но стоило вам позавчера убрать тот самый предмет, к которому я был привязан больше всего – тот, с розовым поясом, подарок, – мое сердце бешено заколотилось, в руках и ногах стало покалывать, появилось ощущение нереальности происходящего и приближающейся катастрофы.

Свидетельство 080

Как я могу отказать вам – тем, кто дал мне работу? Мне хочется вернуться к морю. Хочется отдохнуть, хочется снова подержать на руках ребенка. Когда ребенок прижимался ко мне ртом, я была для него одновременно и телом, и объектом. Когда из меня лилось молоко, я была для него одновременно и молоком, и не молоком. Если сильно сжать грудь, из нее все еще можно выдавить каплю или две, но для кого и для чего – кто будет питаться этим мизерным количеством на корабле шесть тысяч?

Свидетельство 083

Я жила в просторной вилле на холме. Я была самой старой женщиной в городе. Меня звали Анне-Мари. Мой сад примыкал к лесу, и время от времени они появлялись на опушке леса, словно косули. Смотрели тяжело и отстраненно. Как-то я целый день красила дверь в красный, чтобы стоять в саду и следить за ними. Уже тогда я, и не только я, подозревала: что-то здесь не так. Теперь я отвечаю за стирку текстиля на корабле. Сначала разбираю на две груды светлое и темное, в третью складываю искусственные ткани, в четвертую – шерсть и шелк и в последнюю – материал, сотканный из ароматических масел. Я устанавливаю режимы стирки: разная температура, разная жесткость воды, разная скорость отжима. Мало кто так же хорошо разбирается в текстиле, именно поэтому меня несколько раз повышали в должности – такого ни с кем на корабле не случалось; хотя раньше казалось, что с моим заданием справится кто угодно, выяснилось, что только у меня есть для этого необходимые навыки. Например, я единственная, кому кожи позволяют себя чистить. Возможно, просторная вилла принадлежала не мне и на дверях стояло другое имя. Теперь совершенно не важно, была ли я владелицей дома – его уже нет. Оттого что я уже не старшая, а фактически старая сотрудница, ко мне пропал интерес, и это дало мне больше свободы. В своих мыслях я живу на холме. И я словно проваливаюсь сквозь корабль с головокружением. В моей памяти осталось кое-кто еще. Кусок мыла в ванной, на его поверхности глубокие трещины, так что можно заглянуть внутрь. От рисунка трещин меня бросало в дрожь, странным образом он меня бесил, потому что в нем не прослеживалась закономерность. Муравьи ползли по кухонному шкафу и по бутылке с концентрированным соком. Бусины, щелкая, разбегались по полу, когда их роняли. Форма одна и та же, но повторяющаяся в узоре, либо без него, либо воспроизведенная по непостижимым правилам. Иногда меня охватывало желание разрушить мыло, чтобы стало лучше. Пройтись по бусинам, опрокинуть бутылку с соком в раковину. Все это произошло в последний момент перед отправлением. Теперь я здесь. Вы хотите, чтобы я рассказала, как они ведут себя, когда спускаются в мое отделение? Я правильно вас понимаю? Им кажется, что их никто не видит. Почему вы не установили там камеры? Неужели я должна стать вашей камерой? Дайте-ка подумать. Одни дружелюбны, у других такой вид, будто у них внутри бушует ярость. Некоторые, кажется, вот-вот зальются слезами. Некоторые – на взводе. Они почти никогда не говорят. В детстве мне иногда снилось, как вокруг замыкаются стены. В этих снах на стенах был странный узор, от которого меня тошнило. Словно поверхность растения, испещренная порами, в каждой из пор – семя, а в каждом семени – тоже отверстие, еще меньше. Стены были своего рода бесконечностью, и одновременно я понимала, что они внутри стебля. Означало ли это, что он обрастал вокруг меня, что стены, обступавшие мою кровать со всех сторон, были стеблем растения, который стягивался, выпрямлялся и тянулся навстречу ночи? В детстве у меня был самый великолепный пурпурный свитер из ангоры. Он сейчас мне вспомнился. Если бы пришлось его постирать, я бы выставила температуру на тридцать градусов и выбрала мягкую воду. С тех пор как я на борту, сны снова стали меня посещать.

Свидетельство 084