Персонал

Если мне попадается что-то маленькое, меня вечно тянет положить это в рот. Использовать рот как сумку. С доктором Лунном мы познакомились еще до отправления корабля, и он провел мне здесь экскурсию, чтобы, когда начнется работа, можно было сразу приступить к делу. За окном стоял один человекоподобный из персонала, прототип, совершенно неподвижно, спиной к нам. Единственное, что у него двигалось, – два пальца, тершиеся друг о друга. «Вероятно, в ступоре», – произнес Лунн. Доктор был одет опрятно, даже щеголевато. Понятия не имею, к кому он меня причисляет. К человекоподобным или к чему-то живому. Даже если меня и родили и вырастили и в документах значится, что я человек, нечто в его поведении вдруг навело на мысль, что он не видит во мне равного; в короткое страшное мгновение меня пронзило ощущение своей искусственности, созданности: я не более чем человекоподобная машина из плоти и крови. Отражение моего создателя. Ненастоящее, управляемое.

Свидетельство 081

Мы все – пассажиры корабля шесть тысяч. Среди живых на корабле шесть тысяч. Есть те, кто с легкостью втягиваются в здешнюю рутину: тут им не чужды никто и ничто. Они послушно принимают пищу, вовремя устанавливают обновления, никогда не нажимают кнопку «позже» и запросто парят по коридорам. Корабль к их услугам, а они – к его. Я не верю, что существуют какие-либо видимые признаки того, что я и еще несколько других, вам знакомых, но чьи имена я не намереваюсь перечислять, были созданы ради неполадок; не верю, что я, даже не желая того, отталкиваю окружающих. Например, я крайне неуклюже двигаюсь, поэтому делаю все медленно и с усилием – как в работе, так и вне ее. Ничто на корабле не кажется мне естественным, все вызывает вопросы, и каждое лицо – черная дыра. Но возможно, так мне казалось всегда, еще до появления на борту. Я уже не помню. У каждого на корабле своя участь, а некоторые, без сомнений, разделяют одну, общую. Иные из нас погибнут, зато другие вернутся.

Свидетельство 075

Это совершенно ничего не значит для меня. Нет. Нет, ничто не привлекло моего внимания. И мне нечего добавить по этому поводу. Что мне тогда вам рассказать? Я в основном думаю о том, что было до начала работы. Иногда это горстка жидких облаков. Рой божьих коровок, сбившихся в кучку на дереве. Рис, налипший на мокрую тарелку изнутри. Изюм, разбросанный ребенком. Увядший, растерявший семена цветок в саду. Мы перестилали пол и, когда подняли половицы, обнаружили под ними белый цветок. Он рос прямо под нашими ногами, и мы даже не догадывались об этом. Рос в темноте. Мы сорвали его, но он все равно продолжал расти. Именно об этом я сейчас думаю. В майском свете он раскрылся. Свет принес с собой надежду, и этой надеждой стал ребенок. Его я потеряла за два месяца до вызова. Иногда я представляю себе, насколько иначе сложилась бы моя жизнь, если бы я выносила этого ребенка. Я до сих пор не понимаю, как могла жить здесь без неба. Я пыталась разобраться в происходящем, с тех пор как меня призвали. Я была ценна для организации. Это мне ясно. Я летала по самым опасным маршрутам. Но это совсем не то. Я даже не могу это назвать работой пилота. Мы летим не по небу, а сквозь бесконечность, вечно дремлющую бесконечность.

Свидетельство 076

Из коридора видна комната с восемью или десятью пустыми стульями, расставленными по кругу. Между ними на полу, в центре помещения, три пачки бумажных салфеток и одно из тех яиц, что иногда появляются среди предметов. Моя человекоподобная коллега говорит: я чувствую в своих губах биение пульса. Я отвечаю: мой пульс будет биться, пока не затихнет навсегда, твой пульс можно выключать и включать. Она говорит: откуда тебе знать, что во мне ничего не происходит, когда я отключена? Отключение – это придуманное вами понятие. По-вашему, это что-то вроде смерти для нас. Отключить сознание. Но я представляю и, кажется, даже помню, как, отключенная, брожу среди биодрапировок, выхожу в бесконечно длинный коридор с окнами, и перед каждым из них биодрапировка мягко вспархивает мне навстречу, мои шаги эхом отдаются в коридоре, из-под моего длинного платья выкатывается яйцо. Я подбираю яйцо и иду дальше, держа его в руках. Оно размером с дополнение, или с голову ребенка с детской голограммы, оно теплое и пульсирующее, и я замечаю такую же пульсацию в губах, подношу к ним руки, прижимаю яйцо ко рту и провожу по нему губами. Кажется, что яйцо и мои губы пульсируют в одном и том же ритме, что они неразделимы, и что это, если не биение сердца? Я открываю рот – здесь, в коридоре, в полностью отключенном состоянии, я могу разинуть его невероятно широко – и проглатываю яйцо. Я продолжаю шагать мимо окон и биодрапировок, пока из-под платья не выкатывается новое яйцо. Я поднимаю его, прижимаю к себе – теплое, – проглатываю, и так снова и снова, пока меня не включат.

Свидетельство 078