Персонал

Она повстречалась мне снова в коридоре перед столовой – не понимаю, почему не рассказала вам об этом раньше. Все то время, что я на корабле, человекоподобный персонал вел беседы, подстегиваемые огромным любопытством, – возможно, их так запрограммировали, но, как вам уже известно, в какой-то момент они прекратили общаться с нами. Мне всегда казалось важным быть на короткой ноге со всем персоналом корабля, и поэтому многие из тех, кто решил замолкнуть, до сих пор отвечают на мои приветствия, но ничего не говорят на мои вопросы о том, где она. Я уже давно не видела розового неба в комнате, давно не вспоминала о докторе Лунне. Большую часть из того, что вы втолковывали нам о человекоподобных, уже нельзя применять. Это случилось, когда я шла на прием пищи, – она стояла в очереди в столовой. Обернулась и посмотрела на меня. Никто из нас не промолвил ни слова. Мне стало страшно. Я не знаю, почему я сразу не отправилась к вам со всем этим. На тот момент их тишина казалась мне оправданной. Мы работали бок о бок, она и я, с самого начала экспедиции. Мы стали друг для друга доверенными лицами и делились почти всем. Увидев ее в очереди в столовой, я впервые всерьез поняла, как много она значит для меня, для моей жизни на корабле. Может, я испугалась мысли о том, что она раз и навсегда ушла в свою категорию и тем самым отвергла меня? Или, может, страшнее была другая мысль, скрывающаяся под первой, – что я это заслужила? Я пристроилась в конце очереди. Она подошла и встала рядом. На мгновение я наполнилась надеждой и сказала: «Рада тебя видеть. Я искала тебя». Она ответила: «Я не могу разговаривать с тобой здесь». Не знаю, почему я сразу не отправилась к вам со всем этим. Может, оттого, что я ответила: «Я не согласна с решением организации. Это не должно ничего менять между нами. Я та же, кем и была все это время». Она ничего не ответила, но смотрела перед собой, пока мы переходили в очереди все ближе к двери. У входа она повернулась ко мне и сказала: «Прекрати ходить в столовую по утрам» – и назвала мое имя, а не должность. Я видела, как она подсаживается за стол к своим, видела ее собранные волосы, видела, как ее рука тянется за банкой со сгущенным молоком, видела, как ее пальцы сжали ручку из стекла. Мне стало ясно: нашей дружбе конец. Стоило сразу об этом вам сообщить. Насчет того, что произошло на следующий день в столовой, – да, было непростительно не понять ее предупреждение. Но меня сильно опечалила ее потеря. Только потом среди мыслей о рабочем дне незаметно для меня самой мелькнуло то, что именно она имела в виду, и под ее словами скрывалась еще одна мысль, которую я все время отгоняла, – осознание, что я допустила ошибку в своей работе, не доложив об этом сразу. Но попробуйте меня понять: предать подругу в такой ситуации было хуже, чем предать работу. Здесь, за одним столом с вами, сложно это объяснить. Последнее время я страдаю от сильнейшей головной боли и считаю, что обязана ответить за происходящее на корабле – ведь все дело в моей человечности.

Свидетельство 134

После событий последних дней число членов экипажа сократилось до шести, из них двоих можно скачать заново, а четверых – нельзя. Думаю, причина в том, что руководство не пришло к согласию. Или, если вам так угодно, сформулирую иначе: скорее всего, это произошло из-за ошибки в обновлении. Нам больше не удавалось отключать персонал удаленно или корректно скачивать заново, потому что кое-кто из них перестал приходить на обязательную установку обновлений или подключаться ежедневно. Можете внести это в протокол, раз считаете, что так будет лучше. Кроме значительного сокращения численности возникла проблема с одной из них: она заперлась в комнате для сна и бесконечно проигрывает выделенную ей детскую голограмму. Поэтому я вынужден сообщить не о шести, а семи случаях понижения или потери работоспособности.

Свидетельство 138

Мне снится, что я жарю свое платье. Сегодня я не надену униформу. Платье усыпано блестками, голубыми и серебряными, и я укладываю его в кастрюлю. Когда я снова о нем вспоминаю, оно уже сожжено. Блестки превратились в рыбьи икринки размером с горошки перца. Некоторые из них – черные и пустые, другие – цвета белка, прозрачные. Бретельки на платье тонкие и хрупкие, словно горячий клей. Его уже не поносишь. Зато теперь им можно любоваться. Вы говорите, мне с группой избранных из человеческого персонала предстоит демонтировать человекоподобную часть экипажа с помощью мейнфрейма в машинном отсеке. Я с радостью за это возьмусь. Трудного здесь ничего нет. Платье в моем сне означало, что у моего бывшего на земле трое детей, он облысел и стал носить желтую форменную куртку. И о том, что я здесь.

Свидетельство 140