Персональный детектив

Это большое счастье, что ему никто не мешал, когда он «возвращением» занимался, что никто даже случайно не открыл двери в ту комнату для отдыха. Многие попадались по чистой случайности именно в этот самый миг – это их состояние перехода всегда чрезвычайно видно. Потому что они тогда тело свое перемеривают под другие привычки, прежние, те, которые сумел задавить Дон. Это ужас и восторг, когда «возвращение». Это для камрада – необычайно опасная штука.

Опасная вот почему. Потому что, во‐первых, камрады против пучеров и натасканы были. Во всяком случае, предлог такой. Во-вторых, тот дон, который ушел в камрады, он хотя и не дон вовсе, но все-таки и не пучер – пучер уже и думает по-другому, и смотрит совсем не на то, и вообще, никакой на него надежды, никакого доверия. Он уже «ушел», что с него взять? Он уже и убить не может как следует, и вообще его заново обучать – это если он еще согласится, чтоб его обучали.

И про все про это Эми тоже подумал, когда понял, что «возвращается», но он почему-то подумал, что «возвращается»… ну, как бы не полностью… то есть не то чтобы не полностью, но как-то вот так, что «возвращаться»-то он «возвращается», но все равно в камрадах остается, все равно камрадом себя продолжает считать. Главное что – он и так выдавать себя за камрада был вынужден.

Ну как объяснить? Он становился настоящим Эми, молодцом двадцати пяти лет, со своей памятью, со своими стопарижскими приключениями, шрамами и всяким таким, что двадцатипятилетнему бычку полагается. Но ему, этому бычку, ужас как хотелось в то же время считаться доном, хотя бы и вот таким, камрадовским, то есть вроде бы недодоном, но даже и пусть. Ему хотелось свой умишко на ум Уолхова променять, на его идеи, пусть окамраденные, но все же доновы, потому что слава-то по Стопарижу о Доне, о рецидивисте-геростратике, богосвергателе и вообще крутом мужике, давно шла, все кому не лень этим Доном языки себе полоскали – ну как же! соотечественник! падишах! Отец-родитель!

Поглядеть было на что, когда он «возвращался». Он рожи корчил и головою крутил, чуть шею себе не свернул на сторону, он мускулы напрягал и расслаблял – по очереди и вместе, а потом вскочил и ноги задирать стал. И руками зарядку делать. И ломало его, и мяло, и чечетку он выбивал, и только изо всех сил сдерживался, чтоб не завыть.

А потом успокоился, за стол сел и с ужасом вокруг себя огляделся. И за всем этим – напомню – внимательно и равнодушно наблюдал моторола.

Дальше началась для Эми трудная жизнь. Он боялся, что его раскусят, а что делают с теми, кого раскусили, Эми очень даже хорошо себе представлял.

У него и вправду получилось не совсем обычное «возвращение», это он угадал точно. Он многое помнил из того, что Дону принадлежало, а это далеко не всегда. Он, скажем, очень хорошо помнил Джосику, родителей доновых и всякие его детские побрякушки; он Кублаха помнил отлично, и свое с ним товарищество, и то, как потом Кублах его персональным детективом стать согласился. Он очень многое помнил из жизни Дона. Немного сбивало с толку то, что в вернувшуюся память о жизни Эми включены были прописанные до мельчайших деталей события, которых никогда не было, да и в принципе не могло быть, – например, бурный и остро-печальный роман Эми и Джосики.

Он изо всех сил скрывал свое «возвращение». Он прекрасно понимал, что единственный способ надежно скрыть – защита от тех, кто его хорошо знал.

И сначала погиб Гальен, самый старый товарищ Эми. Вместе с ним умерло и то, что Гальен затаил против Эми, и то, что он начал подозревать – в последние два дня своей жизни он стал как-то очень внимательно поглядывать на своего начальника. Так что только два дня после ссоры прожил Гальен.

Он погиб не на захвате, как следовало бы ожидать, а по дороге домой. Он шел по бульвару и кто-то кольнул его, профессионала, тонким стилетом в спину, кольнул и скрылся, а потом прохожие надругались над его трупом – даже рассказывать не хочется, что с ним сделали. Не любили камрадов стопарижане. Боялись и не любили. Ну, это всегда.

Тут, кстати, непонятная странность с этим стилетом. Дон Уолхов в свое время – так, на всякий случай – занимался по программе типовой подготовки «Боец-мужчина». Эта программа очень расхожа во всем Ареале, правда, в основном среди недодвадцатилетнего молодняка. Дон принял программу уже почти в зрелом возрасте, но по выпускным тестам получил исключительно отличные отметки. Поэтому стилетом в спину или там в бок его нельзя было убить никак.