Персональный детектив

Ну, само собой разумеется, он был осторожен. Он ходил в штатском, причем так, что его никто не замечал вовсе, тогда как он замечал все. Он, кстати, так обставлял свои прогулки, чтобы и у камрадов тоже ни малейшего подозрения не возникло. Он серьезный был парень, совершенно логический, а если и завелись у него какие глупости, достойные холодного осуждения и если вынужден (подчеркиваю: именно вынужден) был Эми им потакать, то совсем не для того, чтобы глупо попасться – как некоторые из его же подчиненных. Замечу, кстати, что его перенапряженное внимание шло только на пользу делу – очень скоро он раскрыл среди камрадов двух хорошо скрытых пучеров. И очень тщательно их допрашивал, в основном насчет того, как именно они скрывались. За раскрытие пучеров Эми был примерно награжден и отмечен особой благодарностью Психа. Слава богу, заочной: Эми до дрожи боялся встречи с Фальцетти. Он был почему-то уверен, что именно Фальцетти его раскусит. Ну действительно ведь – Фальцетти совсем неплохо знал Дона-папу. А тут еще его маниакальная подозрительность и вообще, какая-то странная, нездоровая к Эми ненависть. Словом, что именно где-то там, на верхних этажах, будет уготован ему конец – так думал Эми. Но конец ждал его совсем в другом месте.

Глава 23. Джосика и Дом

Примерно в это время Фальцетти связался с Домом. У Дома не было никаких причин отказываться от контакта, он только не должен был впускать его, как, впрочем, и всех остальных. Кроме Джосики. Джосику он был обязан оберегать.

Фальцетти частил и по обыкновению перескакивал с темы на тему, говорил и важное, и неважное, и даже суперважное говорил, но, в принципе, не сообщил ничего нового, вот только разве уже к самому концу разговора как бы между прочим сказал:

– Ты должен уговорить Джосику впустить меня в миг, который я назову позже!

Почему-то ему было холодно. Да и вообще неуютно. Он даже облизнулся, представив себе, как наконец-то войдет в свой дом и избавится, черт возьми, от этого неуюта. На какую-то страшную секунду он вдруг оцепенел от мысли – пусть неправильной, пусть дурацкой, – что на самом деле не нужно ему ничего, кроме вот этого вот дома. Что можно даже отказаться от всех изобретений, не говоря уже о тщательно планируемом перевороте – вообще ничего всего этого не нужно ему по-настоящему-то. Кроме дома, который у него уже был и от которого он так легкомысленно отказался. Пусть даже на время.

Дом в одно мгновение все просчитал и сказал:

– Пока она во мне, я должен ее оберегать. И это будет неправильно, если мои действия нанесут ей вред.

– Мне плевать! – исказив лицо, завизжал Фальцетти. – Ты обязан делать то, что тебе говорят, а все остальное тебя не касается!

Дом думал иначе. Он, как и Фальцетти, считал, что обязан делать то, что говорит хозяин, это так, с этим он не мог спорить, это входило в его безусловный кодекс, однако насчет «остального»… он не понимал, почему остальное не может его касаться.

Примерно в то же время состоялся еще один разговор – Джосика вызвала Дона и сообщила ему, что «вернулась».

– Куда вернулась? – не понял сначала Дон.

Дон был встрепан и суетлив. Глаза его были красными и малость подвыпученными, создавалось впечатление, что он на грани.

– Слишком много дел, – объяснил он. – Ужасно. Ты даже не представляешь. Никогда в жизни у меня столько дел не было. Не создан я для этого, Джосика дорогая…

«Джосика дорогая» прозвучало у него довольно прохладно, даже как бы и с досадой. Разговор с ней был для Дона всего лишь еще одним дополнительным делом, сквозь которое, хочешь не хочешь, приходится проламываться.

– Дон!

– Да? (Что еще?)

– Я снова стала Джосикой. Я уже не ты.

Дон опять не понял и сказал:

– Поздравляю. Это очень…

– Ой, господи, ты пойми…

– Я понимаю. Это грандиозно. Но послушай…

Ему было не до того. Наверное, кроме Фальцетти, он был единственным человеком на П‐100, которому, собственно, было почти наплевать, могут ли другие доны «возвращаться», а если уж точней, умирать, исчезать из мира, уступая тело прежним хозяевам. Но он же был единственным доном, который хотя бы в принципе мог обрадоваться этому.

Джосика помолчала. И до него вдруг дошло.

– То есть ты хочешь сказать… – осторожно начал он тихим басом.

– Да! Я теперь не Дон, а Джосика. Правда, теперь я все про тебя знаю. Но это потом. Запомни главное – убийства нет! Есть подавление одного сознания другим. Но это не массовое убийство! Всего лишь временное изъятие тел! Это, конечно, тоже жуткое преступление, но не массовое убийство. Ты не убийца, Дон!

– О гос-с-споди…

– Знаешь, я помню все, что было со мной, но в то же время помню и все, что было с тобой. Так, как будто о тебе мне кто-то рассказал. Или я еще каким-то образом о тебе узнала – совершенно все. Дон, дорогой мой, о Дон, я «вернулась», это такое счастье! И я так за тебя рада!

– М-да. Я тоже рад, – сказал Дон. – Ты понимаешь, тут у меня…

– Мне даже кажется, что я уже не совсем такая Джосика, как была раньше. Я – и Джосика, и сколько-то Дон. Я изменилась.