Персональный детектив

– О господи, Джосика, то, что ты говоришь, безумно важно, но только ты меня, пожалуйста, извини – у меня просто чертова куча дел, и я не знаю, как с ними справиться. Я с тобой свяжусь, ладно? Позже.

Дон отключил мемо и задал ему команду не откликаться больше на вызовы Джосики. У него действительно была чертова куча дел, и он действительно не знал, как с ними справиться. Джосика отложила мемо.

Он относился к тому исчезающему меньшинству донов, в ком любовь к Джосике не пробудилась. Она это поняла. И обозлилась. И растерялась.

– Какого черта я здесь делаю? Почему я должна ему помогать? Да еще такой ценой.

Вечером она пошла в беседку – это становилось привычкой, – там ждал очередной воздыхатель, не знающий, что его визит сюда – подпись под собственным смертным приговором. Она не запомнила этого парня, заметила, что чересчур молодой, реденько бородатый и малость не в себе – у донов-юнцов это встречалось часто.

Они любили друг друга стоя. Особенного удовольствия такая любовь ни одному из партнеров не доставила, но парень уверил ее, что это именно то, чего он добивался от жизни, и теперь он может спокойно и с наслаждением умереть.

Она тоже не знала, что доны, любившие ее, обязательно погибают. Немного удивлялась, правда, что они никогда не приходят во второй раз. Думала, что большая очередь.

После беседки Джосика напилась.

Как и любая женщина со здоровым воспитанием, она с детства терпеть не могла никакого нарко, а пьяного молока в Стопариже было не достать (все преступные объединения, занимавшиеся распространением нарко и райского алкоголя, прекратили свое существование, остались только Большой Пригородный виноградник да химическая продукция подземных заводов – к счастью, вполне доступная).

Она напилась плохо, в тупость, в потерю памяти, а проснувшись, никак не могла понять, где находится.

Еще два дня – еще две беседки. Еще два пьяных пробуждения.

– Прошу простить за вмешательство, – сказал ей наконец Дом, – но если ты хочешь продолжать такую жизнь, то тебе надо проконсультироваться с Врачом. Ты как относишься к Врачам?

Вопрос был риторическим. Дом прекрасно знал, что Джосика не выносит Врачей – еще до знакомства с Доном не выносила. Она, как и Дон, относилась к той не такой уж немногочисленной породе людей, которым претит любое вмешательство машины в их личную жизнь. Но Дом время от времени любил заканчивать предложение на вопросительной ноте, он вообще обожал риторические вопросы. Прелесть риторических вопросов в том, что люди на них всегда отвечают. В отличие от машин.

Джосика не была исключением. К тому же она чертовски устала говорить сама с собой и поэтому с жаром откликнулась:

– Дом! У тебя с ним различие только в одной букве! И ты – мой единственный оставшийся друг. Скажи, дорогой, какого цвета в Метрополии сейчас носят белье?

– Мужчины? – уточнил Дом.

– Ой, ну какой же ты дурище! – засмеялась Джосика. – Конечно женщины!

– Не очень, на мой вкус, эстетичный. Синий с фиолетовыми разводами.

– Си-иний?!

– Синий, ага.

– Темно-синий?

– В том числе.

Джосика представила, что это за белье, и захохотала. Не переливчато (у нее обычно не только смех, но и хохот был переливчатый), а каким-то мерзким спотыкающимся басом. Ей, в общем, совсем тогда хохотать не хотелось, ей хотелось поддерживать беседу, совсем неважно о чем. Ей больновато было – не так, чтобы в пытку, но все-таки больновато.

– Дом!

– Я тут.

– Дом, как это все-таки здорово, что я Джосика и «вернулась».

– Да. Еще раз поздравляю тебя.

– Но теперь я пью.

– Наверное, это приятно.

– А у вас есть какие-нибудь дурманы, специальные, для машин?

– Конечно есть. Куда больший спектр дурманов, чем у людей.

– А алкоголики у вас есть?

– Алкоголиков нет. Мы контролируем синдром привыкания к чему-либо.

– А любовь – это синдром привыкания?

– Конечно.

– И ее тоже контролируете?

– Конечно. Извини.

– Почему я пью, Дом?

Не только для человека, но даже и для высшего существа такой вопрос при всей своей простоте сложен. Тут главное – догадаться, что хотят от тебя услышать.

– Тебя что-то не устраивает.

– А что это – «что-то»? Ты ведь знаешь, скажи!

– Ты и сама знаешь. Но не хочешь знать.

– И все-таки? Нет! Не отвечай, не надо.

– Я и не собирался.

– Лучше пришли мне какого-нибудь вина. Или лучше пьяного молока. А?

– Я бы предложил кондолесцент шестьдесят восьмого сбора. Немного терпковат, но букет удивительный. Ты его еще не пробовала.

– Давай кондолесцент, и побольше! Ничего, что я опьянею? А ты вместе со мной своего какого-нибудь дурмана прими, ладно?

– С удовольствием. Но только ты этого не заметишь. Машины, как правило, не пьянеют.

– Ну, это смотря сколько принять!

– Вообще-то, конечно.

Разъялась дверь и въехал роскошно сервированный столик, в центре которого красовался пузатый фиал с длиннющим горлышком, наполненный багровой с золотыми искрами жидкостью. Джосика ухватилась руками за горлышко, припала к нему губами.

– И правда, удивительный вкус, – сказала она чуть погодя.

– Его вообще-то пьют очень маленькими глотками. Периодически встряхивая рюмку, – ненавязчиво сказал Дом.

– Ну, извини. Насчет встряхивать я не знала. Дом!