Персональный детектив

Эми тронул дверь зала, где когда-то обитали «Золотые чучела» – его собственная компашка. Как они отбивали эту комнату у «Северных брюнетов», сколько сил стоило обставить ее, какие праздники здесь закатывали… Во вспыхнувшем свете он увидел столики с креслами, но ни кресел, ни столиков не узнал – все было теперь другое. Выглянул в окно и, как давнишнему знакомому, улыбнулся прежнему пейзажу – три зеленых тенорианских солнца в пляске над куполами, оливковое море, радужный прибой, мелкие белые суденышки.

– Спасибо, хоть пейзаж не сменили, – сказал он и вышел. Все. Конец. Больше нет «Золотых чучел». Как и следовало того ожидать.

– Ожидать, – сказал Эми в ожидании лифта. – Ожидать, ах, черт возьми, ожидать.

Он вышел на каком-то блоке вместе с компанией анималоидов, ткнулся в первую попавшуюся дверь – и оказался в чьем-то очень деловом офисе.

– Некогда! Некогда! – как на глухого закричал на него чрезмерно волосатый мужчина в красных шортах и красном мохнатом свитере с капюшоном, очень похожий на старинного палача. Он разговаривал сразу по двум мемо и одновременно мудрил над вскрытым интеллектором. – Через десять минут я твой, дорогуша, а сейчас не могу, никак не могу. Брысь, пожалуйста.

Люди, сгрудившиеся вокруг палача, недовольно зашевелились.

Эми извинился и брысьнул.

В другом зале на другом этаже в лихорадочном молчании жрали. Страшно тикал огромный механический метроном. В третьем зале был митинг. Эми, заизвинявшись, стал пробираться к свободному месту. Его мало интересовало, что здесь с таким гомоном обсуждается, – просто захотелось поучаствовать.

Пожилой дон в грубо вязанном дерюжном костюме вещал что-то очень косноязычное и запальчивое о допуске (или недопуске – Эми толком не разобрался) животных в схаллы для деловых созерцаний.

Сидящий рядом с Эми крупный лысый толстяк с лицом кинозлодея очень негодовал. Он то и дело порывался вскочить и выкрикнуть возражение, наверняка уничтожающее, но почему-то хлопал ладонями по толстым разрисованным ляжкам. И крякал:

– Абсурдо! Абсурдо!

– О ком это он? – спросил толстяка Эми. – Кого это он животными называет?

– Да животных же! – страдальчески взвыл толстяк. – Он животных животными называет. О-о-о-о, какой абсурдо, невыносимый абсурдо! Честное слово, я не выдержу больше. Вот сейчас встану и все скажу!

И крякнул, и снова хлопнул в отчаянии по ляжкам. Вокруг кричали и ели пылевые грибы с остроконечными серебристыми шляпками.

Потом Эми долго искал Центральный Танцлифт. Почти все заверяли его, что Танцлифт поднимается, но вот с какого часа и на каком он сейчас уровне, сказать никто не мог. Когда Эми уже отчаялся, его схватил за пуговицу подвыпивший приставун в красочном домино и съехавшей к горлу маске кровожадного пукаря. Приставун проникновенно пожаловался:

– Я ее божественно ненавижу.

– Кого? – тупо спросил Эми.

– Джосику. Я, как звезду в инкубаторе, свою ненависть к ней лелею.

– Джосика – наш общий тяжелый рок, – нравоучительно подпел Эми. Ему хотелось плеваться.

– Я сейчас покроюсь испариной, настолько ты прав, Дон, – горячо зашептал приставун. – Она богиня!

– Ну… э-э-э… до Бога далеко.

– Ох, далеко, о-ох-х-х, далеко! – почти рыдал приставун.

– А вот… не знаешь ли ты, дружище, на каком сейчас этаже Танцлифт?

– Знаю, конечно, – ответил приставун. – Я готов ненавидеть ее каждую секунду оставшихся мне столетий. Эти припухлости век, эта ее улыбка, этот… ты помнишь ее профиль?

– Еще бы! Ее профиль! А на ка…

– …это утолщение, ма-аленькое такое утолщеньице на конце носа, мы еще с тобой так восхищались, только в профиль можно заметить. – Эми вдруг вспомнил – а ведь действительно! – Я на все готов ради этой ненависти!

И приставун внезапно пронзительно завизжал. Эми отскочил и принял боевую стойку. Стимуляторы на шее встопорщились.

– Я не вижу ее! Я не помню ее лица! Я должен видеть это лицо, чтобы как следует его ненавидеть! Слышишь, ты? Должен! А-бя-зан-н-н-н!

Он снова схватил Эми за пуговицу.

– А на каком…

– Где-то в районе Черного блока. Там пьют. Там ее нет. Она в доме Фальцетти – о-о-о-о, какая ирония! Испить, только раз испить ее, а там и умереть в божественной ненависти!

– Спасибо, дружище. Я с тобой. Спасибо.

Эми оставил пуговицу приставуну и заспешил к лифтам.

– О господи, господи, господи! – причитал тот, пряча лицо в ладонях. – Зачем я здесь, если ее здесь нет? Зачем она не со мной? Недоступная Одна, хранительница яйца с иголочкой, почему она не со мной, если у нас такая любовь была?! Она всегда приходила, что бы между нами ни произошло, она всегда ко мне приходила, а теперь умерла будто. Нет ее. А ведь я же рядом теперь!

Но Джосика Эми не волновала. Его волновал Танцлифт. Там, только там совершались главные события его прежней жизни. И Джосики в тех событиях не было. Он быстро добрался до Черного блока, малость поплутал по запутанным коридорам и коридорчикам, шантанчикам и солмончикам, молельням и туалетам, пока наконец не тронул светящийся овал на изукрашенной тусклыми рубинами двери Танцлифта.

Запах редких вин и жареного мяса с приправами ударил ему в нос. Он замер, прислонившись спиной к стене.