– Ты прекрасно знаешь, что мы ищем. Что это очень долго, потому что невозможно. Что на это потребуется столько времени, сколько люди не живут. Да и потом – ну, найдем мы твой «домик». Как его вызывать-то? Что делать-то?
Лери раскрыл было рот, но промолчал, дал сказать Дону.
– Нужно искать другие ходы. Нужно расшатывать моторолу – это же всё элементарные вещи!
– Но это долго. За такое время…
– Да, черт побери! Время, время! Только и слышишь про то, что у нас мало времени! Вас так много, и вы так трусливы. Неужели вы хоть настолечко я?!
В это самое время Кублах выходил от Джосики. В это самое время он, потихонечку бешенея в предчувствии охоты, пытался открыть дверь, а Джосика мотала головой, вроде как бы кивая на прощанье его спине – кивая будто неслышной музыке в такт, – и, может быть, продолжала еще не слышный ему рассказ о том дне, боже, том страшном первом дне, когда она, еще секунду назад полноценный, разве что немного испуганный Дон проснулась Джосикой, бывшей его любовью, о том страшном дне убийств, хоть в большинстве без крови и яда, но все равно – убийств очень даже вполне… Он шарил растопыренной пятерней по гладкой дверной поверхности, дверь не поддавалась еще, с каким-то секретом дверь, но поддастся, никуда не денется, куда ей деваться…
«Дон! До-о-о-он! Я уже выхожу! Ведь ты слышишь меня, ведь слышишь, правда?»
– Правда, – сказал Дон. Закрыв глаза, раздув ноздри, он согласно кивнул и снова сказал, раздельно и громко: – Правда. Я очень хорошо тебя слышу.
И его друзья замолчали. Им ясно, кому отвечал Дон, и они пожалели его. Но Кронн Скептик, слепо верующий в Дона-папу и жалеющий, что Дон-папа не он, несмотря на все свои пристрастия и таланты, возразил все-таки Дону:
– Это все правильно, конечно, только мы все равно пойдем на Фальцетти. Другого выхода нет.
А Валерио Козлов-Буби, влюбленный по-юношески в Дона, готовый за него на смерть и на пытку, красавчик, теленочек лет примерно двадцати двух – двадцати пяти, тот самый Козлов-Буби, который так здорово поработал с группой разведки, что все говорили потом, мол, надо же, такой молодой… этот вот самый Валерио Козлов-Буби, или просто Лери, с болью и жалостью глядя на возлюбленного Дона-папу, надо же, что именно он сказал чуть погодя:
– Ты не виноват, Дон, что пришел Кублах, но и мы тоже не виноваты. Фальцетти нас уничтожит, если сейчас не подняться. Нам некогда сейчас с моторолой. Мы уже объявили сбор. Дюжины уже почти все готовы. Мы выставили охранение по периметру. Мы попробуем перехватить Кублаха. Я сам пойду, все объясню ему. Я попробую его уговорить.
– Уговорить? Кублаха? – Дон вытаращил глаза.
– Ну, хотя бы на отсрочку. Ведь он…
– Уговорить Кублаха? Лери, милый, ты подумай, о чем ты говоришь! Ты же прекрасно знаешь – те разговоры…
Тот же взгляд у Валерио, что у Дона, тот же поворот головы. Всем корпусом Дон повернулся к Алегзандеру – уж этот-то, по крайней мере, не будет приставать с такой чушью о Кублахе, уж он-то знает разницу между Фальцетти и моторолой, уж он-то не должен сейчас предавать.
– И ты тоже боишься против моторолы идти?
Алегзандер вежливо улыбнулся, показывая Дону выбитые передние зубы (они хвалились друг перед другом своими болячками, тем, что даже на медсеанс не согласны к мотороле идти, как будто в этом заключалась вся их верность).
– Есть то-олько один наде-ожный способ остановить моторолу, – сказал Алегзандер. – Ты прекра-асно знаешь какой.
– Какой же? – зло поинтересовался Дон.
– Зна-аешь. Убрать Фальцетти.
– Так, – сказал Дон. В голове все еще перекатывалось эхо от криков Кублаха. – Так.
– Но пойми! – вдруг все четверо воскликнули хором. – Другого выхода просто нет!
– Без тебя… – Это Лери.
– Мы, конечно, смогли бы, но тогда нас… – Это Скептик, внимательный, тощий, умница во всем черном. Струна, туго обтянутая черным флагом…
– Но нас слишком много, чтобы иначе победить моторолу. – Обожающий парадоксы Витанова погасил невыносимо вежливую улыбку, он грустен, его смуглое лицо выражало теперь невыносимо вежливое сочувствие. – Нам для начала необходима полная власть.
– Власть! – взорвался Дон. – Полная власть – это противоположность полной свободы. Это паранойя. С каких это пор мне, Дону, оказалась необходимой власть? Что мне с ней делать? Мне не нужна полная власть, я терпеть не могу от других зависеть. Разве для того, чтобы командовать, мне…
Что-то происходило. Он осекся. Кулаки его, плотно сжатые, застыли на узкой столешнице собеседывательного стола.