Персональный детектив

Шли мимо два человечка – чернявый и лысый, каждый с виду под пятьдесят. За ноги и под мышки они тащили чей-то с обезображенным лицом труп. Еще один дон получил сполна. Боже.

– Эй ты! – позвала она чернявого. Тот остановился, с готовностью на нее глядя.

– Здесь Кублах должен был проходить. Ты хоть знаешь, что Стопариж посетил твой собственный детектив?

Голос ее был одновременно звонок и груб, и она ногой притопнула в нетерпении.

– Я знаю, – кивнул чернявый. – Его недавно камрады уволокли. Он был в охоте на Дона. Это было зрелище, как он рвался к нему.

– Убили его?

– Кого? Дона?

– Кублаха! Кублаха, спрашиваю, убили?

– А, Кублаха… – Чернявый обернулся на лысого, который ел Джосику глазами (о, будь моей навсегда!). – Нет, Кублаха не убили. Руки назад завернули, спеленали, уволокли. Это зрелище было. Вот наших много положили. Двадцать один человек.

– Очко, – глупо улыбнулся лысый дон. – Игра такая. Нужно набрать двадцать одно очко. Тогда выиграешь.

Но Джосика шутку не оценила – она уже мчалась к Дворцу Зеленых наслаждений. Сама не зная зачем.

Вот именно. Сама не зная зачем.

Глава 12. О встрече Кублаха и Фальцетти

– Знаете, еще полчаса назад я очень хотел вас уничтожить. Убить, если уж вам так хочется более точных определений, – сказал Фальцетти, изо всех сил стараясь обаятельно улыбаться, чего даже почти и достиг, если бы вот не оскал и ошеломляющая ненависть во взгляде. – Возможно, вас заинтересуют причины такого желания, но теперь это не так важно. Важно то, что теперь я хочу обратного. Хочу, чтоб вы жили и знали всю подоплеку этого гнусного происшедшего. Вы спросите меня, почему я так резко свои намеренья поменял?

Кублах не спросил. Он лежал на каком-то очень красивом полу, небрежно и больно брошенный сюда этими странными людьми (вспомнился Дон во время первого захвата, и его ничего не выражающий взгляд, и немного ощущения боли), его захватившими, и очень медленно, с большим трудом, приходил в себя. Но Фальцетти, естественно, и не ждал ответа. Некоторое время он молча и ярко смотрел на Кублаха, скосив голову, словно птица, потом снова заговорил, мягко так:

– Я не жду вопроса, я толерантен и в известном смысле не волосат. – При этом он встряхнул редеющую шевелюру свою, как бы подчеркивая некий тайный смысл своего заявления о неволосатости. – Поэтому позвольте ответить без никому.

Кублах попытался хихикнуть, но хихикнул Фальцетти, словно предупреждая его хихиканье.

– Я, повторяю, не жду вопроса, и, напротив того, вы мне даже симпатичны безумно…

Чьи-то руки подняли Кублаха, бросили в какое-то кресло.

Опа! В голове Кублаха что-то начало перемещаться и восстанавливаться, уже не с таким трудом он вдруг осознал унизительность своего положения, он стал что-то соображать… ах да, тот самый городской сумасшедший, как его, да, Фальсиндер, кажется, а, нет, Фальцетти, Джосика говорила о нем, Гауф, опять же, да и самому помнится, и вот теперь, этот самый Фальцетти, понял Кублах, захватил его (персонального детектива!) в плен и теперь, кажется, хочет его убить. Хотя при чем тут «кажется»? Точно хочет, все это время только и делает, что пытается.

У Кублаха в запасе был Импульс, не было только на него силы – вроде и не очень избит, может, даже и не избит совсем, Кублах точно не помнил, а вот сил нет, просто ну совершенно никаких сил! Расползаясь руками и ногами на очень красивом полу, просто искусства произведенье: узоры пронизывающие, лица между ними угадываются (он наконец узнал помещение – это был памятный с детства сала Ареального представителя, оставшийся еще с домоторольных времен) – так дружески улыбаются, а приглядишься, ничего нет, – он попытался встать. Ему помогли – крепкие руки, думается, те же, что и бросили его жестоко на этот красивый пол, резво, но теперь вежливо, подцепили, усадили в какое-то невыносимо мягкое кресло.

Кублах охнул и увидел перед собой Фальцетти. И еще раз охнул, потому что это было еще то зрелище. Кублах просто глаза вытаращил на Фальцетти. Нет, ну вы сами подумайте – высоченная коническая шапка, какую в древние эпохи надевали на приговоренных к расстрелу (смертью реяло от Фальцетти!), но не со всякими там эйнштейнами с издевательски высунутыми языками, а с узорами, похожими на крепостную стену или корону; плащ, даже не плащ, а самая настоящая мантия, белое с черными пятнами, был похож на колокол и ниспадал с него до самого пола, да что там ниспадал – струился, причем очень приятно глазу. А вокруг звезды по стенам зала метались как сумасшедшие.

Единственное что – лицо, вставленное между шапкой и мантией, этому костюму, звездному окружению стен совершенно отказывалось соответствовать. Напряженное, злобное, несчастное и совсем не царское. Такое создавалось впечатление, будто некий мелкий тип прибрал костюм, который ему велик, да который и просто сам по себе великий. Причем вот странность – костюм казался великим, но глупым, а лицо – мелким, но с очень даже проблесками ума.