Персональный детектив

«Каждому ведь известно, Кублах, дорогой мой, что моторолы очень любят игрой позабавиться, пусть даже в ущерб себе. Игруны мы! Так что мы с тобой поиграем в игру под названием „Персональный детектив и его Преступник“. Правила ты знаешь, персональным детективом ты уже был, теперь побудешь в шкуре преступника. И уверяю, дорогой Кублах, быть персональным детективом у меня выйдет куда лучше, чем у тебя. Никто ничего даже и не заметит. А нам с тобой – неизъяснимое удовольствие!»

«Это невозможно. У меня в мозгу – только передатчик, мне объясняли его устройство».

«Ой ли? Любой передатчик можно сделать приемником, надо только изменить систему команд, это известно любому школьнику. Ты вслушайся, дорогой Кублах, в это слово – „команда“! Самое прекрасное слово на свете! Команда всей команде, причем каждому из команды – своя команда! Какая игра одного слова, как оно играет само с собой! Вот, посмотри – ты поднимаешь правую руку, а потом левую».

Кублах ничего не смог сделать, он поднял сначала правую руку, а потом левую.

«Теперь ты моргнешь правым глазом, а потом левым».

Кублах изо всех сил вытаращил глаза, но все-таки моргнул – сначала правым, а потом левым. Со стороны выглядело смешно.

«Даже если так, – сказал он, стараясь не поддаваться панике, – даже если так, то для тебя это резкое снижение уровня. Сначала ты хотел зомбировать город, а теперь зомбируешь одного меня».

«Не вижу никакого снижения. „Зомбировать“, как ты говоришь, город – это одна задача, а „зомбировать“ тебя – совершенно другая. Хотя они могут быть между собой связаны. И потом, ты даже не представляешь, дорогой Кублах, какое это удовольствие – давать твоему телу непосредственные команды, минуя речевой интерфейс, – у людей он настолько несовершенен! Нет, положительно, если бы моторолы отмечали свои дни рождения, такой человек, как ты, был бы для меня лучшим подарком. Это, кстати, одна из причин, по которым я не дал Фальцетти убить тебя. Ну что, поиграем?»

«Нет!»

«Начали!»

С тех пор и до самого освобождения Кублах полностью потерял власть над своим телом. Тело стало тюрьмой. Моторола идеально управлял им: кублаховские жесты, кублаховская мимика, позы, типичные излюбленные словечки, о которых сам Кублах прежде и знать не знал, что они есть… Никто ничего не подозревал – ну, Кублах и Кублах, немножко заторможенный, словно бы ушедший в себя, да это и неудивительно после всех тех испытаний, которые пришлись на его долю.

Моторола говорил ему, что это симметричный ответ в качестве реакции на страдания, которые он причинил Дону, иначе говоря, справедливое воздаяние. А то, что справедливо, не возбраняемо.

Иногда, правда, Кублах отмачивал такое, что окружающие просто терялись – что это с ним? Однажды во время очередной прогулки по городу, которые так любил устраивать с ним моторола, он вдруг затанцевал, подделываясь под Грозного Эми. Танцуя, он подумал тогда, мол, как хорошо, что все это происходит не в доме Зиновия, а то было бы уж совсем неудобно.

Это случилось неподалеку от Санктеземоры, в скрещении сразу нескольких переулков. Прохожие взглядывали испуганно и быстро уходили – после террора, неудавшегося штурма и событий в Фонарном переулке стопарижский народ стал настороженно относиться к любым происходящим вокруг странностям, а танцующий, взвивающийся в полной тишине Кублах (его помнили чуть ли не все «вернувшиеся») относился именно к таким странностям.

Моторола тогда якобы цокнул якобы языком и сказал, выказывая небольшую досаду:

«Не совсем естественно получается, чего-то не хватает тебе. Наверное, внутреннего настроя? А?»

«Откуда ему взяться, настрою? От тебя, что ли?» – злобно сказал Кублах (точнее было бы, наверное, вместо слова «сказал» употребить «подумал» или, еще точнее, «мысленно проговорил», но это будет то же самое, что «сказал»).

Моторола ничего не ответил, а у Кублаха после этого танца четыре дня болели все мышцы.

Разговоры с моторолой преследовали его.

«Поистине неизъяснимо удовольствие управлять твоим телом, дорогой Кублах! – говорил он. – Тебе, конечно, это чувство знакомо, а для меня оно в первый раз».

«Может, ты и получаешь от этого удовольствие, я лично никакого не получал».

Он нечасто вступал в диалог с моторолой, предпочитал отмалчиваться, но иногда все-таки не выдерживал.

«Лукавишь, – отвечал моторола, – и, между прочим, совершенно напрасно. Нет никакого стыда в том, чтобы получать удовольствие».

«Ты еще и извращенец вдобавок!»

Часто моторола уснащал свою речь, и как бы с издевкой, странным таким присловьем, непереводимым на существующие языки.

«Кабальеро данутсе, – говорил он вдруг невпопад. – Кабальеро данутсе».

Или вот что еще говорил ему моторола: