– Я, приятель, не псих, а самый обыкновенный дон уолхов. Со всеми шестерками и тузами. И заниматься с тобой онанизмом никакого желания не испытываю, хотя фигурка твоя к тому и располагает. Давай решим с тобой так. Я старший брат. Я тебя не воспитываю, но защищаю. Там, может, и любовь какая получится, это я не могу сказать, но это если получится. А пока просто два человека – ну очень близких по духу, – которые захотели немножечко пожить вместе. Ну как?
– А Джосика?
– Джосика – наша общая боль. Но ты помнишь, сколько времени мы с ней не виделись?
Дон-девушка неожиданно ощутил необыкновенный покой и уют. Ощущение-люкс. Такого с ним не было уже бог знает сколько времени. Много приятелей, масса надежных друзей (в страхе перед Кублахом отказавшихся от него), но ни одного старшего брата. Да еще с матримониальными перспективами. «В конце концов, я баба. С другими перспективами у меня сложности».
– Похоже, у меня особенного выбора нет, – отведя в сторону увлажнившиеся глаза, сказала она. – Но рожа у тебя, Дон… Совсем я не уверена насчет нашей с тобой в будущем взаимной любви.
И успокоенно улыбнулась. Он во всю глотку загоготал. За Доном такого гогота не замечалось.
– Так-то лучше. А имя у тебя есть? Кроме имени Дон Уолхов?
– Нет имени.
– Гэ! И у меня тоже. Совпадение. Давай придумывать имена. Тебя я назову Ромео, меня – Джульетта.
– Наоборот, дубина! Меня Джульетта. Я же как-никак девушка.
Они весело рассмеялись. Он устроился на полу рядом с ней.
– Да что ты? Серьезно? Ну, давай так, мне все равно. Слушай, кухня в этой квартире имеется?
Как раз из кухни тогда донесся какой-то шум. Оба вздрогнули. Он помрачнел, замер. Настороженно, словно принюхиваясь, вытянул шею.
– Так, говоришь, одна здесь?
Совсем другой голос. Как изжога. И ни капли собственных, доновских ноток.
Ромео бесшумно вскочил на ноги, на цыпочках подошел к двери, выглянул. В квартире, казалось, было пусто. Царила полная тишина – ни движения, ни дыхания. Так же, на цыпочках, подкрался к двери на кухню, осторожно глянул туда. Вроде никого. Недоуменно, чисто по-доновски, приподнял брови, пошел, уже не таясь, обратно… и, уже заворачивая в ванную, самым краем глаза уловил, как что-то темное мелькнуло и скрылось в одной из комнат.
Джульетта с нескрываемым подозрением следила за каждым его движением. Она уже встала на ноги, хотя все еще вжималась в угол. В правой руке она держала столовый нож.
Ромео неприязненно осмотрел ее с головы до ног.
– Так, значит, красотка, ты в квартире совсем одна?
– Убирайся! – закричала она. – Вместе со своим подонком-приятелем убирайся!
Дело складывалось непонятное и фальшивое. «Что-то здесь явно не так, – подумал Ромео, – надо бы со всем этим как следует разобраться». Но времени разбираться не было, потому что в комнате, куда метнулась темная фигура, загремело что-то железное и тяжелое, потом шепотом чертыхнулись.
– Дай нож, – приказал Ромео и, пока Джульетта собиралась отказаться, отнял у нее этот нож, дернул ее на себя, прикрылся ею (подумал – черта с два такой малявкой хоть коленку прикроешь!), схватил за шею, выставил нож вперед, угрожающе заорал (Джульетта с огромным удивлением на него смотрела):
– Эй ты, там! А ну-ка выходи! Твоя девка у меня в руках, не послушаешься – шею ей сверну, не посмотрю, что девка малая!
И тут же свернул ей шею.
Сам того не желая. Нечаянно. Он даже и не собирался ей шею сворачивать – уж очень трогательная девчонка была. Даже и не думал сворачивать. Но так вышло. Не рассчитал. Шея очень хрупкая оказалась.
– Это… Как же? Ты что, приятель?
Пока он ошарашенно, еще не совсем понимая, глядел на ее удивленное мертвое лицо, кто-то гулко протопал по коридору, завозился с замком и хлопнул дверью, оставив после себя теперь уже вот совсем мертвую тишину.
Моторола этой сценкой особенно был доволен. Дон хорошо разбирается во всяких трехмерных иллюзиях и умеет делать из них самые глубокие выводы. Надо не тридэ ему показывать и не часть тридэ, а вот так, чтоб мельком, чтоб через звук подозрительный… Сам-то Дон вряд ли на это купится, у него интуиция, а вот с донами такое проходит за милую душу. В итоге вот вам еще один полный или почти полный псих. Такой необходимый для великого общего дела моторолы.