Персональный детектив

Гигант ни с кем не делился подробностями своего приключения, но откуда-то они стали известны. Странное дело – никто и ему тоже не давал повода думать, что его тайна перестала быть таковой, но и он тоже знал о том, что все знают, и очень поначалу был насторожен, как бывает насторожен калека по отношению к чужому сочувствию в сторону собственного увечья. Рост, выдающаяся сила, ярость, умение командовать и подчиняться приказам буквально в несколько дней выделили его из остальных, и очень скоро он стал одним из ближайших приближенных Дона, кем-то вроде командующего армией. И Дон, и Ромео, да и остальные все тоже, хорошо знали, что не последнюю роль в его «карьере» сыграло то, что на убийство Джульетты его побудил тридэ моторолы. Уж в чем в чем, а в том, что здесь поработал моторола, не сомневался никто.

Дон со дня на день ждал Кублаха и потому старался все дела завершить не в месяц, не в год, а в час. Дел было великое множество, он жутко спешил, но не мог себе позволить крупной ошибки – ему, человеку, противостоял моторола. В короткие минуты той его бессонной жизни он часто искал себе замену, искал и не находил. По вполне понятным, в том числе и ему самому, причинам – он слишком свыкся с мыслью о своей самобытности, он просто не мог представить себе, что кто-то, пусть даже он сам, может его заменить после того, как на планету придет Кублах.

Как выясняется, очень трудно соответствовать собственным притязаниям. Возникает много трудностей, которые ты должен решить сразу же, особенно если ты – специалист совсем по другой части. Все изменяется очень быстро, ты даже не успеваешь отследить изменения.

Очень много новых друзей. А поскольку ты стал для них чем-то вроде аятоллы, то не столько друзей, сколько фаворитов. Они мелькают, как в калейдоскопе. Как бы из ниоткуда возникшие Ромео, Алегзандер, Витанова, необъяснимый, подозрительный, но бесконечно искренний и преданный Козлов-Буби. И, конечно, неизбежный старикан, доброго слова не стоящий в других обстоятельствах, вот этот вот самый Теодор Глясс, который на самом деле ты (как, собственно, и все остальные), постоянно на тебя давит, как будто имеет право. И вроде бы в самом деле имеет право – ведь он же ты!

– Какого черта, Дон? Где тебя носило? Тут без тебя такое…

Теодор Глясс очень быстро стал почему-то дерганым, каждую минуту жил так, будто землетрясение.

Дон молча отстранил его рукой и прошел к себе.

– Потом. Минут через пятнадцать.

– Пятнадцать! – ударил ему в спину резкий тенор Глясса. – Да у нас ни секунды нет!

Злобно глянул на мертвую нишу «исповедальни», бросился в кресло. Сквозь зажмуренные веки почувствовал жгучий взгляд старика.

– Выйди вон!

– Ну уж нет! – Глясс почти прорычал. – Ты не один, парень, мы все в это втянуты. Ты даже не представляешь, как можно испоганить все одним часом отсутствия. Без тебя тут такое творилось!

Дону неинтересно, что тут такое творилось без него. «Такое» творится здесь каждую секунду – с той самой поры, когда он так опрометчиво… м-да.

– Думаешь, я не знаю, где ты был? Думаешь, другие не догадываются? Это ты Джосикой хочешь сплотить Братство?

Ему нужно было что-то отвечать. Дон отмахнулся от него, скривил лицо, прошел к себе в комнату, мешком повалился на стремительно вздымающееся кресло. Сжал веки.

– Ревнуешь, старик, – устало сказал Дон, по-прежнему не разжимая век.

– Ты что, не понимаешь? Тебе нельзя, если не хочешь, чтобы за тобой шли. Они половина, если не три четверти, влюблены в эту чертову Джосику так, как ты никогда не был в нее влюблен. Они молятся на нее тайком, они действительно все ревнуют. Ясно? Как ты когда-то, ревнуют!

– О боже, уйди!

Жутко бодрый старикан.

Дон забыл поставить тишину, раздались приглушенные звуки с улицы, какой-то чертов топот по коридору, крики даже. Интеллектор вежлив, тактичен, подбирается поближе, без слов, но ходовую часть ему надо подправить – безбожно свистит.

– Тебе, дружок, отмерен срок не месяцами, а неделями, может, днями. Придет Кублах и тебя заберет. А ты ерундой занимаешься!

Дон открыл глаза.

– Уйди, сказал же!

В Гляссе проснулось что-то родное, он пожал плечами.

– Ладно. Пять минут тебе. Больше нет времени на усталость. И на всю твою ерунду.

Встреча с Джосикой Дона опустошила. Нет, своим сексуальным фиаско с ней он сильно огорчен не был, даже, скорее, наоборот. Другое чувство не давало ему покоя. Неприятное, но совсем не похожее на разочарование от неразделенной или там отвергнутой любви. Он испытывал досаду и неуверенность.

И если досаду можно было хоть как-то отнести к Джосике, неуверенность имела отношение совершенно не к ней, а к предстоящей схватке. Всю свою почти легендарную известность Дон заработал главным образом потому, что от Фальцетти научился очень последовательно, то есть скрупулезно и с наименьшей потерей времени и усилий, готовить свои операции. Сейчас о скрупулезности и скорости не могло быть даже и речи.

Все срывается. Все идет через пень-колоду.