Персонажи альбома. Маленький роман

Теперь, я думаю, понятно, почему я не воспользовался наличием инструмента и не стал учиться игре на флейте, а также не рассказал эту историю моей козочке – боюсь, она не поняла бы этой слишком барской эпопеи – хотя всегда боялась показаться глупой и старалась спрятать от меня недоумение, какое неизбежно время от времени у нее возникало. Над нашей дружбой в деревне смеялись, и она старалась проскользнуть ко мне в дом как можно незаметнее. Ей было со мной интересно, и я иногда держал в своей руке ее распухшую от безжалостной работы маленькую руку.

Со временем, особенно после ее смерти я стал замечать изменения в собственном умонастроении: местное население сейчас мне отчего-то все больше представляется живущим на облаке. Призраки соседей иногда спускаются вниз и удостаивают меня беседой. С плотником Иваном Ивановичем мы иногда обсуждаем обваленную дождями с кустов на землю черную смородину, и он подает мне советы, как бороться с низменными серыми существами. Потом плотник как-то незаметно растворяется, не оставляя у меня в памяти никакого зрительного или умственного следа, и мне остается только гадать, действительно ли имела место такая беседа или я что-то напутал, тем более, что рассуждения плотника меня совершенно не интересуют. Смородина, кстати сказать, мне тоже глубоко безразлична. Зато все жители альбома, прописанные в нем благодаря твердой воле Марьи Гавриловны, сейчас представляются мне фигурами весомыми и состоятельными, наша взаимная доброжелательность поистине безгранична. Я знаю, что на руку любого из них, о ком мне довелось рассказать, я всегда могу опереться, и они в любой миг готовы расступиться и принять меня в свои ряды уже навсегда.

Я все еще сижу у себя на террасе в привычном деревянном кресле, хотя дождь уже кончился, и ведро до верха наполнилось водой – мне теперь нелегко поднять его, чтобы, не расплескав воду по полу, осторожно вылить ее под ближайший куст. (Между прочим, за этот куст всегда пряталась моя козочка, когда приносила мне ягод и не хотела, чтобы ее видели.) Я знаю, что сразу за шумным потоком хлынувшей из ведра воды из куста выпрыгнет давно в нем проживающая дружелюбная черная жаба, прекрасно понимающая, что я не причиню ей вреда – и мы с ней улыбнемся друг другу как родственники.

В последнее время мне часто снится, как мы с Петром Петровичем гуляем по осеннему городскому саду, он держит меня за ручку, а я неистово взрываю маленькими калошами горки опавших сухих листьев, изображая корабль в бурном море. Потом я поднимаю голову в вязаной шапке и вижу, как навстречу идет господин в суконном длинном пальто с желто-зеленым лицом. Сначала я пугаюсь его темного больного вида, но потом понимаю, что это всего лишь отблеск густой листвы, вписывающей облик прохожего в осенний пейзаж. Но главное не это – главным оказывается то, что идущий навстречу господин – это тоже я. Ресницы у меня отчего-то увлажняются, я выплываю из полусна, картинка постепенно тает – мне неожиданно приходит на ум, что, быть может, я и есть та самая флейта, на которой все тише и тише играет музыку время.