Персонажи (сборник)

Я всегда была девочкой впечатлительной, с при бытием плохих новостей я тут же исчезала из виду и творила невообразимые вещи. Что мною руководило, трудно сказать, но угон мотоцикла в седьмом классе и обрезание кос одноклассницам в пятом имели место. Потом я что-то объясняла своим родителям и директору школы, что так красивее и на пике моды и денег за стрижку я с них не возьму, объясняла родителям учениц и папе Альбины, который остался без средства передвижения, – я сначала разбила его мотоцикл, а потом, чтобы замести следы, утопила в Неве. Так вот, что бы я там ни сочиняла и ни объясняла, «как полагается», на самом деле я делала именно то, что хотела, никто меня не путал, и я всегда точно знала, что это мне надо – и надо именно в том момент.

– Вот что я вам, ребята, скажу, – сказала я после некоторого молчания, – дядя Кося и никак иначе (ни папой, ни батюшкой я его называть не буду никогда) не дождется лицезреть меня на его похоронах. Я выхожу прямо здесь, на обочине, посему прощайте. – Я вышла из машины и еще долго махала руками, как будто меня кто-то удерживает, а я сопротивляюсь.

Что я сейчас думаю о своем отказе ехать на прощание? Я правильно поняла дядю Косю, он не хотел меня там видеть, ему было тяжело всю жизнь ходить в «дядях», да и трудно было бы представить, что я из жалости приду с ним прощаться.

Но в тот день я дошла по обочине до ближайшей кафешки, немного выпила для храбрости и угнала мотоцикл у положившего на меня глаз парня.

Отчаяние бабочки

– Послушай, – закричал он, показывая на зеркало, – там собака какая-то!

– Да это ведь ты сам в зеркале! – засмеялся Барбос.

– Как – я? Я ведь здесь, а там другая собака.

Барбос тоже подошел к зеркалу. Бобик увидел его отражение и закричал:

– Ну вот, теперь их уже двое!

Н. Носов

Бабочкой ночной – Психея!

Шепот: «Вы еще не спите?
Я проститься…»

М. Цветаева

Татьяна Григорьевна протянула номерок гардеробщице и буркнула себе под нос: «Вот, возьмите!» Грузная кособокая женщина выхватила жестяной кружок с номером и, медленно переваливаясь с ноги на ногу, побрела между рядами шуб и пальто, пока не пропала в этой одежной тайге.

– Сплю я или не сплю. Ведь так не должно быть на свете, чтобы раз и все!

И сама себе ответила:

– С другими же бывает, чем я лучше? Но вот она я: руки, ноги, голова работает.

В этот момент Татьяна Григорьевна обратила внимание на свои руки. Одна была протянута вперед, словно номерок все еще лежит на ладошке, а вторая чуть приподнята над шерстяной юбкой, ладонь развернута, как на «Сотворении Адама» Микеланджело, словно вопрошает и тут же отвечает: «А вот так, матушка!» Обе руки были белые, как будто их кто-то припудрил, отошел, посмотрел и для верности припудрил еще раз. Эта матовость отличала их от камня, от мрамора, если угодно. Татьяна Григорьевна ужаснулась и отпрянула, но руки последовали за ней и вяло опустились, не найдя себе места в таком положении. Они проникли в карманы клетчатой шерстяной широкой юбки и там бы и оставались, если бы не были вынуждены принять пальто. Холодными пальцами были застегнуты по очереди все пуговицы, потом все еще стройная талия в кашемире была перевязана кушаком и сильно затянута. Бедра вздыбились, подол накренился больше, чем обычно, тело взвыло, но импульс направился совсем в другое место, видимо, хозяйка этого тела, не соответствующего паспортному возрасту, ничего не почувствовала и, повесив белую сумку на плечо, растерянно вышла из медицинского центра.

Обычно улицы полны важного смысла, они существуют и кричат о своей реальности неоновым светом витрин, яркими и пухлыми фонарями, опрыскивающими светом пространство под собой, мелькающими в поворотах фарами темных автомобилей, психоделическими дорожными знаками, рапсодией народных матерных напевов от ее, улицы, прихожан.

Татьяна Григорьевна вышла на улицу как будто в тепло, хотя был морозец. Вечер накрыл медным тазом все пространство слева и справа, впереди была проезжая часть, и она светилась. И Татьяне Григорьевне так захотелось ступить в этот свет и забыть последние часы, так невыносимо вдруг стало на душе. Она было уже понеслась, даже полетела вперед, но вой сирены вдали вернул ее на землю. Она как будто упала с высоты, ступни в ботинках уперлись в землю, и пальцы ног сжали ортопедические стельки.