Персонных дел мастер

Вырос он из охотничьей резиденции польского короля Яна Собеского, спасшего в 1683 году в битве под Веной пол-Европы от турецкого нашествия. Но король Ян умер, и городок захирел, не успев толком родиться. С золотых времен короля Яна остался неподалеку от озера в укромной сосновой роще небольшой охотничий отель с корчмой, получивший название в честь водившихся в здешних лесах клыкастых кабанов: «Вепрь». При Собеском тут останавливались важные паны из королевской свиты, случалось заночевать в верхних хоромах и самому королю Яну, а теперь хорошо, если остановится в отеле какой-нибудь захудалый шляхтич, спешащий во Львов на контрактную ярмарку да по дороге потерявший колесо у своей древней брички. Славный некогда отель жил теперь в основном за счет корчмы, где загулявшие хлопцы осушали добрый кухоль пива, глядя на темное зеркало озера. И если бы не старый хозяин отеля пан Глыба, служивший когда-то в золотых гусарах Яна Собеского, давно превратили бы в корчму и верхние хоромы отеля. Но старик упрямился и сохранял королевский номер наверху как память то ли о Яне Собеском, то ли о своей юности. Дела же в корчме он предоставил вести своему племяннику и его языкастой жене, имевшей трех смазливых дочек на выданье, ради которых и являлись сюда пить пиво окрестные хлопцы. Сам же старик обычно сиживал на верхней веранде и все глядел на дорогу, поджидая, может быть, своих золотых гусар. Но гусары не заглядывали в Янов, и даже шведы в последней войне обошли его, напуганные темью яновских сосновых лесов.

Но в один из октябрьских вечеров 1705 года сразу две дорожные кареты остановились у захудалого лесного отеля. Прибытие первой из них было ничем не примечательно, и пан Глыба равнодушно созерцал этот потрепанный дорожный дормез. По одному его виду сразу можно было определить, что сей путешественник закажет самый дешевый номер, да еще долго будет рядиться. .И впрямь, владелец дормеза, отрекомендовавшись магистром Страсбургского университета и разглаживая свое помятое и, должно быть, единственное черное дорожное платье, долго бы еще спорил с паном Глыбой, ежели бы не подкатила вторая карета, сопровождаемая двумя нарядными всадниками. Увидя ее, пан Глыба кубарем скатился с крыльца и успел-таки открыть золоченую дверцу. Вышедший из кареты господин, постоянно мешавший в своей речи польские и немецкие слова, что было в обычае при короле Августе, сразу же заказал королевский номер и отдельный ужин. По тому, как его слуги быстро и ловко распрягали лошадей, пан Глыба сразу' определил бывалых кавалеристов.'

Когда Сонцев, а это был оп, вошел в приготовленный для него королевский номер, он убедился, что со времен королевского посещения в нем ничего не изменилось, разве что ковры были до того вытерты, что сквозь них проглядывали деревянные скрипучие половицы, да французские гобелены на стенах выцвели настолько, что трудно было понять, что там изображено. И только вид, открывшийся ему с веранды, действительно был чудесным и трогал душу. В тихом зеркальном озере отражались высокие недвижные облака, кремовые в лучах закатного солнца, а обступившая озеро громада лесов точно купала в его водах темные вершины своих сосен, и казалось, что сами сосны вот-вот вступят в холодную и прозрачную осеннюю воду. На маленьком островке словно зажгла ярко-багряный костер лиственная роща, а по зеленому лугу, спускавшемуся к вечерним водам на дальнем берегу, перебегали уже темные ночные полосы и поднимался зябкий туман. И как бы дополняя и подчеркивая тишину природы, застыла посреди озера лодка с одиноким рыбаком. Казалось, весь мир с его людской суетой, войнами и бедами остался там, за кромкой яновских лесов, и Сонцев с неожиданной тоской вспомнил вдруг свою деревеньку, что стоит в таких же вот темных костромских лесах и где на погосте лежат его матушка и батюшка.