Перстень на пальце

Следующий день был удивительным. В середине дня при свете солнца стал накрапывать мелкий теплый дождик. Слегка мочил асфальт, который тут же высыхал. Именно в этот момент Акламин вместе с Васильевичем вошел в калитку особняка, где теперь хозяйкой осталась вдова Латаева. Третий опер был за воротами. Взгляд Аристарха сразу отметил многочисленность охраны во дворе. Казалось, что все готовы скопом ринуться к ним и вывернуть у них карманы. Вероятно, так бы и случилось, если бы не их полицейские удостоверения. Вдова встретила в просторной прихожей. В длинном темно-вишневом платье с накинутым на плечи черным кружевным платком, который говорил о том, что у нее траур. Аристарх, прежде всего, увидел на ее чуть осунувшемся лице яркие, но холодные и настороженные глаза. Потом пышные красивые волосы. А уже затем длинноватый нос и великоватый рот. В глазах не было никакого вопроса, как будто она заранее знала, о чем будут спрашивать. На ум пришло, что вдова не глупа, определенно понимала, что полиция обязательно придет к ней. Из прихожей она провела их в гостиную. Показала на стол со стульями посреди комнаты. На мебель, стоявшую вдоль стен, и зеркало на стене была наброшена черная ткань. Все сели за стол. Акламин достал записную книжку, положил перед собой, не отрывая глаз от вдовы. Выражение ее лица по-прежнему не менялось, оставалось таким же, как было в прихожей. Но вдове не нравилось, как внимательно и серьезно Акламин присматривается к ней. Впрочем, она не подавала вида.

— Примите наши соболезнования в связи со смертью отца! — он чуть помедлил, как бы ни желая доставить ей дополнительную боль, но закончил. — И мужа.

Намеренно Аристарх сказал о двоих. Ему нужна была ее реакция. Если она знает о смерти мужа, значит, варилась в общей каше дел Хозяина. А, стало быть, должна знать об Ольге. Акламин смотрел в глаза вдове, они оставались неподвижными.

Между тем, после упоминания мужа, она вскрикнула, как обычно случается, когда новость ошарашивает. И все же глаза выдали ее. По ним Аристарх увидел, что ей уже известно о смерти Латаева. Таким образом, можно было сейчас строить свое дознание на уверенности, что многое для нее не тайна. Васильевич произнес какие-то слова утешения, хотя тоже понял, что она лукавит. Она была молода, а они оба опытны. И она продолжала играть:

— Почему вы говорите о смерти мужа? — спросила растерянно.

— Потому что его нашли мертвым, — ответил Аристарх. — Разве вам не сообщили?

— Как? Где? Когда нашли? — вскликнула она. — Никто не сообщал!

— Его тело зарыли в лесу. Там и нашли, — пояснил Васильевич, поправляя очки.

Бегая глазами по лицам оперативников, она напрягала мозг, думая, как себя вести дальше. Неулыбчивый взгляд Аристарха как будто въедался ей в душу, заставлял трепетать.

— Вы не знаете, кто это мог сделать? — спросил он. — У него были враги?

— Не знаю, — ответила она. — Он скрытный человек. Я никогда не знаю, о чем он думает, — вдова отозвалась о нем, как о живом, словно не могла для себя принять, что его уже нет в живых. Это был тонко рассчитанный ход. Она всхлипнула, сделала вид, что долго приходит в себя, потом вытерла носовым платком глаза.

Другого ответа Аристарх не ожидал. Он понял ее ход и оценил игру. Но для него это было не ново, в своей работе с подобным приходилось сталкиваться постоянно. Так устроен человек. Он всегда играет. Даже тогда, когда его прижимают к стенке, и он находится в безвыходном положении, продолжает пытаться играть роль раскаявшегося. Безусловно, она станет плодить такие ответы, пока он не найдет ее болевую точку.

— Как вы узнали о смерти отца? — спросил он дальше.

— От домработницы, — сказала вдова, натягивая руками концы платка, сжимая их длинными пальцами, точно в сильном волнении. — Утром та вошла к нему в спальню и обнаружила, что тот мертв.

Ну, конечно, пришло в голову Акламину, домработница, кому же еще, как не домработнице нужно было обнаружить. Все было складно, но все было неправдой. Вдобавок все сильнее давило ощущение причастности дочери к смерти отца. Не хватало ей опыта и таланта, чтобы играть роль безупречно, правдоподобно. Не научилась еще. Это облегчало оперативникам их задачу. А когда они начали перекрестные вопросы, она стала подолгу молчать, думая, как правильно ответить. После очередного долгого молчания, Аристарх спросил в лоб:

— Кто и зачем сделал укол вашему отцу?

— Укол? — выдавила она, и мочки ушей слегка покраснели. Об этом же спрашивал ее врач, когда осматривал тело. Значит, полиция уже знает об уколе. Врач, кажется, поверил в болезни отца. И полицейский должен поверить. — Кто сделал, не знаю, — ответила вдова. — Он мучился спиной и суставами. Мог по пути заехать в «Скорую», в любую поликлинику, в любую медицинскую фирму, где есть медсестра. Он часто так делал. Дома у нас никто этому не обучен.

— Почему вы отказались от вскрытия? — спросил Аристарх.