Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.]

Поначалу гости выглядели изрядно оробевшими. Но хозяин быстро расположил к себе. Как это ему удалось? Трудно найти слова, чтобы были точны. Но, уверен, — неподдельной открытостью, а еще тем, что при всей всегда присущей ему сдержанности не очень-то скрывал удовлетворения приходу такой разноцветной делегации — здесь и москвичи, и украинцы, и красавица таджичка, и волгарь, и сахалинец, и уральцы, и калининградцы… На память ему оставили красивую тюбетейку из Таджикистана и самобытные рукоделья дальневосточных умельцев.

Только вся эта праздничность ничуть не сказалась на отношении классика к главному во встрече — он вовсе не собирался устраивать торжеств и чествований. Был строг — ненарочито — в оценках. Был требователен — без жестокости — в пожеланиях и советах. Во всем этом явственно ощущалась подлинная, истинная, настоящая забота за судьбу отечественной литературы, хотя слов таких — не скромных — в его устах, конечно же, ни разу не прозвучало.

После приветствия безо всяких зряшных предисловий произнес:

— Мне говорили о том, что на совещании спорят о ранней профессионализации молодых.

Дальше интересно получилось — стал рассказывать о другом:

— Знаю одного журналиста, который наплодил три или четыре книжки. Но плохих! Он над собой совсем не работал. Я знаю многих таких писателей, особенно в провинции. Это — трагедия. Такой писатель за заработком спешит… Но в этом случае в литературе ничего получиться и не сможет. В местном издательстве такой писатель свой человек — отчего ему не порадеть? Да, гляди, и редактор плохой попадется.

Уход от разговора по поводу профессионализации привел, оказывается, к разговору об истинном служении литературе.

Однако ушел своеобразно, ибо тема трудового отношения к литературному труду не отпускала. Рассказал о вхождении в писательство одного знакомого еще по 20―30-м годам:

— Не забуду, как Горький, Всеволод Иванов, Бабель много правили, много редактировали его рукописи. Но потом Горький сказал ему: «До каких пор вас будут править?! Сколько можно ездить на чужом горбу?!»

И такую особенность писательской профессии стал обнажать для молодых гостей, но начал не в лобовую, а как бы издалека:

— Я, будучи в Швеции, познакомился со Стейнбеком. Ему передали мое приглашение зайти в гости. Но он, как мне передали, постеснялся прийти. Я тогда к нему пришел. В разговоре среди иного прочего спросил у него: «Знаком с Хэмингуэем?» Отвечает: «Знаком». Еще спросил: «Встречаешься с ним?» — «Нет, — говорит, — один раз только».

Заговорил об Иване Бунине.

— У Бунина есть рассказ «Красный генерал». Содержание его несложно. Растут два мальчика. Один — сын помещика, другой — сын сапожника. Растут вроде бы вместе и даже дружат. В первую империалистическую оба на фронте. Встречаются потом уже в разгар гражданской. Один — агент Деникина, другой — солдат революции. И вот тут-то сын сапожника командует бывшему дружку детства: «К стенке, ваше благородие!» Художественных достоинств в рассказе нет, а вот презрения к простому народу хоть отбавляй. Неприкрытая злоба! Великолепный лирик в прозе, здесь Бунин потерпел поражение как художник. А вы говорите, талант. И талантливые по-разному могут писать…

Не обошел и такой темы — критика в творчестве писателя. Сказал:

— Как критиковать — в этом весь вопрос. Конечно, многое тут зависит от настроения, от того, что у тебя на душе. Но ведь еще Горький сказал: когда тебе плохо, не выходи на улицу.

Вдруг эти рассуждения вывел на международный тракт:

— В наши литературные дела очень любят влезать без спроса зарубежные советчики. Эти непрошеные «доброжелатели» хватаются за любое произведение, было бы оно с душком. Таким нельзя давать палец в рот — откусят руку по локоть. Заигрывать с такими непрошеными «друзьями» — это все равно что снять с орудия замок и сбежать с передовой на фронте.

Когда услышал, вдруг вспомнил, что еще в 1965 году на одной из встреч с молодыми он так выразился: «Главное в литературе — четкая идейная позиция и художественное совершенство. Вы знаете, что Запад проявляет болезненный, прямо-таки шизофренический интерес ко всему в нашей литературе, что отдает дурным запашком, гнильцой. Тем более нам надо бороться за идейность литературы. Это ее сердце. Отчего у молодых нередко случаются хилые литературные выкидыши? От шаткости идейных позиций, от незнания жизни. Писатель призван быть учителем, совестью общества. А как ему быть таким, если его от малейшего ветерка колышет и если жизнь он наблюдает из окошка собственной квартиры. Вспомните, Горький пешком всю Русь исходил…»

Меж тем он продолжал:

— Может, мы у себя в стране и слишком часто встречаемся на всяких там писательских совещаниях. Но и совсем не встречаться писателям плохо. Без общения — нельзя.

Как-то в другой раз услышал от него: