Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.]

Причину понять нетрудно: оберегая себя. Скрыл успешно. В доносе, вспомним, ему отведена роль как бы распространителя стихов, но не сочинителя.

Первым рассказал обо всем этом еще в 1922 году известный ученый-пушкинист Б. Л. Модзалевский в своей книжечке «Пушкин под тайным надзором». Предполагаю, что благодаря его изысканиям советский читатель вообще впервые узнал о Нечаеве.

Разминулся с историей

Остра и озорна антицарева эпиграмма. Недаром удостоилась чести быть препровожденной к Бенкендорфу.

Только не будем ничего приукрашивать. Надо не забывать, что все приглушеннее в России эхо смелых порывов. Царь, правительство, жандармы, церковь, Булгарин, Греч — все изо всех сил старались вытравлять вольномыслие.[6] Уговаривали и улещивали. Соблазняли и подкупали. Запугивали. Арестовывали. Отправляли на каторги… Устоять дано самым стойким и самым убежденным. Некоторым стало удобнее начинать жить и сосуществовать с новыми порядками нового царя в позе вроде бы независимой, да, однако, полностью безопасной — либерала.

Нечаев, увы, не исключение.

Неужто справедлива поговорка, которую вычитал у Даля: «В чем молод похвалится, в том стар покается»?

Как сохранял Нечаев свои убеждения? На кого опирался, в ком искал поддержки? Редеют ряды единомышленников, кто мог бы самим своим бытием усовестить дрогнувших, подставить плечо слабеющим и дружески поддержать. Гибнет Грибоедов — в 1829-м. Гибнет Пушкин — в 1837-м. Не стало Дельвига, Корниловича и Сомова. В год убийства Пушкина убит Бестужев. Через два года умирает Александр Одоевский. Скорбный для Нечаева список близких по взглядам и приятельству людей едва ли не бесконечен.

…Четвертый обещанный факт. 1840 год. Журнал неистового Виссариона Белинского «Отечественные записки» в беде. Постоянны нападки. Андрей Александрович Краевский, издатель, ищет помощи. Одно из его писем — вот радость для биографа! — Нечаеву: «Зная всегдашнюю готовность вашего превосходительства содействовать достижению какой бы то ни было доброй цели, особливо если с этим достижением соединяется маломальская польза отечественного просвещения, принимаю смелость обратиться к вам с всепокорнейшей просьбою…»

Примечательно это обращение к сотоварищу Рылеева, Бестужева и Кюхельбекера по «Полярной звезде» и «Мнемозине». Выходит, что те, кого объединял Белинский — новое революционное поколение! — не забыли о заслугах Нечаева на ниве декабристской печати. Письмо заканчивалось так: «Я уверен, что рекомендации с вашей стороны и предложения подписаться на Отечественные записки лицам, которые имеют к тому возможность, будет одним из величайших пособий к продолжению существования журнала, от которого, позвольте мне быть откровенным, можно ожидать пользы для науки и литературы Русской».

Ответил ли Нечаев? Нет, к великому сожалению, ни в архивах, ни в воспоминаниях следов ответа. Кто знает, могло и так быть, что не пожелал отвечать. Ныне, спустя 15 лет после Сенатской площади, Нечаев видный правительственный сановник. Кое-кто из былых друзей — тоже. Вяземский, к примеру, становился товарищем министра просвещения, главой цензорского ведомства, сенатором, членом Государственного совета. Отходит от вольномыслия и склоняется к реакционным взглядам Глинка.

В этот 1840 год родился Писарев — еще один будущий боец новой разночинной гвардии революционеров-демократов.

А что же Нечаев сейчас как гражданин и общественный деятель?..

Есть сведения — стараниями С. Л. Мухиной, — что дает крепостным отпускные, что строит для своих мужиков каменные дома.

Еще сведения — вроде бы по-прежнему обозначающие связь нашего героя с декабристской молодостью. Это о том, что в архиве натыкаюсь на его переписку с Глинкой, со своим прежним руководителем по Союзу Благоденствия.

Пылко разгорелись надежды, как увидел письма — вот, мол, пойдут воспоминания о былых думах и былых надеждах, о сотоварищах по Союзу Благоденствия…

Но вчитываюсь в переписку и убеждаюсь, что она пуста и никакой общественной значимости не представляет — только астрология.

Велика досада — нигде ни слова о прошлом: ни в дневниках, ни в письмах, ни в опубликованных заметках сына. Вот как вычеркнуто оно — начисто! Неужто уподобил себя — добровольно — тому библейскому персонажу, коему запретно было оглядываться назад под угрозой превращения в соляной столб.

Никуда не уйти от завершающего вывода — Нечаев с 30-х годов разминулся с историей. Его политические взгляды с этого времени стали быстро обесцвечиваться.

Отныне жизнь Нечаева в основном — и житейски, и философски — интересна лишь одним — что происходит, когда идеалы начинают приспосабливаться к обстоятельствам. И это вовсе не важно — добровольно приспосабливаются или под давлением.

Действительный статский, а к концу жизни, и тайный советник (генеральское, поясним, звание), сенатор, со славою преданного семье семьянина и барина-хлебосола, сочинителя шуточных — не более — стишков на друзей.