Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.]

Но даже здесь прежде всего думал не о личной свободе — он отказался платить за нее унижением. Он думал о свободе своего народа, он мечтал о свободе столь далекого от Сибири французского народа.

…Главной силой следующего этапа российского освободительного движения, о чем писал В. И. Ленин, стали революционные демократы.

Их вожди великие деятели русской литературы: Белинский, Добролюбов, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Чернышевский…

Подвиг и опыт дворянских революционеров разночинцами не забыт. В год 30-летия декабристского восстания журнал «Современник» начинает печатать знаменитые «Очерки гоголевского периода». Их автор — Чернышевский. Он не обошелся без наследия декабристских мыслителей и, ссылаясь на них, воссоединил в понятии «цивилизация» и Россию, и Западную Европу.

Но как и кто протянул союзническую руку из России в Европу, из Вилюйска в Париж?..

Тайна посылки: Парижская коммуна — Сибирь, Вилюйск

Вы рисковали за дело добра!

Строчка из романа «Отблески сияния» Н. Г. Чернышевского

В середине восьмидесятых годов прошлого века (как жаль, что точная дата не установлена) в Санкт-Петербург дальним по расстоянию и долгим по времени путем шло из Сибири письмо.

Необычное письмо. И не только тем, что вопреки всем надеждам его автора скорее всего обрекалось на участь никогда не быть доставленным адресату.

«Это моя посылка. Здесь абсолютная тайна…» Что же, надо полагать не зря проникнуто таинственное письмо столь явственным предупреждением.

Аресты, суды, казематы, каторжные этапы, свирепый гнет цензуры… Все это — восьмидесятые годы. Мрачная пора жесточайшей реакции — усиленные гонения на все революционное.

Тому, кто снарядил письмо, в особенности надо блюсти все меры предосторожности. Еще бы — он один из самых опасных государственных преступников.

Николай Гаврилович Чернышевский — о нем речь.

Прошли десятилетия. Послание из Сибири в конечном счете предстает перед исследователями. Отдадим должное многолетнему поиску ученых. Тайна, что содержалась в письме и в посылке, перестала быть тайной.[7]

Все это так. Да вот только многое ли из этой необычной истории стало достоянием широкого круга читателей? Так уж получилось, что рассчитанные именно на такую читающую ниву газеты, журналы, школьные учебники и даже автор дважды переизданной и известной среди книголюбов серии «ЖЗЛ» биографии Чернышевского прошли мимо того, что стояло за строчками письма из Вилюйска. На это, помню, сетовал еще и я, когда писал свою университетскую дипломную работу (давно, признаюсь, это было, в 1955 году).

Но вернемся в прошлый век. Чернышевского боятся. В 1862 году начинается почти тридцатилетнее его заточение. Крепость, оттуда в Сибирь — рудник в Кадае, Александровский завод, затем приполярный Вилюйск.

Он теперь надолго — на 12 лет — прикован к вечным здесь льдам. Надеялись сломить, чтобы не творил, чтобы не хотел творить, чтобы отвык творить.

Сибирский Прометей не сдался. «Беды терпеть — каменное сердце иметь». Такую поговорку записал друг Чернышевского Добролюбов. Сердце Николая Григорьевича и в самом деле терпеливо сносит все ужасные невзгоды.

Но кремень таит огонь. Чернышевский не изменил своим убеждениям. Он не перестал — упорно — трудиться и творить. Он многое создал в Вилюйске.

Роман — в том числе. Необычный роман. В нем — вот же как! — запечатленные отзвуки Парижской коммуны 1871 года.

Об этом и пойдет речь в нашей хронике. Чернышевский и Коммуна — мы как бы вычленим это из всего того, что можно было бы рассказать вообще о многостраничном романе.

Пишу и рву…

Каждый, кто глуп или подл,

наверное, предан престолу;

Каждый, кто честен, умен,

предан, наверно, суду.

Из поэзии М. Михайлова, революционного демократа

Долгая-предолгая вилюйская зима. Снега, снега, снега.

Редко, когда в радость. У ссыльного редки радости. Чаще снег, как белый саван.