Читаю и перечитываю в романе все то, что связано с Коммуной. И все время бьется мысль — как и от кого или откуда узнал Чернышевский о ней?
В столице узнать о Коммуне — вполне объяснимое дело: кое-что — из отечественных газет и журналов, еще больше — из зарубежных, что-то просачивается от дипломатов, кое-что приходит со свидетельствами очевидцев — иностранцев и своих (мы узнаем дальше о «своих» коммунарах). И впрямь слух да послух не для ветра молвятся… Но кто такие слухи и послухи в Вилюйск принес?
Первая мысль — выяснить, кто навещал Чернышевского в его острожном обитании. Разузнать сие — дело оказалось нетрудным, если вооружиться двухтомным сводом воспоминаний о Чернышевском, что был выпущен в Саратове в 1959 году. Во втором томе в разделе «Н. Г. Чернышевский в годы каторги и ссылки» 24 воспоминания. Вчитываюсь… О годах ссылки гораздо меньше — всего шесть публикаций. Правда, почти в каждой публикации свидетельства нескольких очевидцев.
Тем лучше… Но особого успеха это обстоятельство не принесло. За редким исключением воспоминатели — местный люд: исправник и помощник исправника, жандармский унтер и его супруга… Что им до Коммуны?
Был и набивался на встречу важный гость — губернатор. Но горд и непреклонен писатель-поселенец. Чернышевский отказал губернатору во встрече. Равно такое же отношение встретил и некто отец Дионисий, прибывший с губернатором.
Побыл несколько часов с писателем адъютант губернатора. Но свидание было наикратким (мы еще расскажем о нем), и никакими посторонними разговорами не сопровождалось. Во всяком случае, именно это явствует из адъютантских воспоминаний.
Последнее в вилюйском разделе воспоминание принадлежит губернскому прокурору Дмитрию Ивановичу Мелихову. Он пожаловал из Якутска на три дня весною 1883 года. Странно, но писатель сделал для этого чина исключение — поразительное: принял его, беседовал с ним и держался при этом вполне приязненно.
Подумал, узнав об этом, что сказалось — явно — студенческое прошлое прокурора. Слыл он в молодости человеком прогрессивных взглядов и даже читал его, Чернышевского.
Многим доверился писатель прокурору. Например: «…Николай Гаврилович указывал на то, что пробовал писать и отправлять в печать через непосредственное начальство. Рукописи брали, а печатать не печатали и не возвращали, а потому он продолжал писать и сжигал затем все написанное».
Пробегаю взглядом по всем девяти страницам прокуроровых записок — и как не схватить, что беседа искрилась именами Добролюбова, Панаева, Некрасова… Чернышевский достоверно узнает от авторитетного собеседника, что убит Александр II.
И еще: прокурор запомнил, что писатель читал ему — «нараспев, монотонно, тягуче» — некрасовские строки «…Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви».
Но это же отрывок из того стихотворения, что Чернышевский включил в «Отблески сияния».
Рождается надежда, что обязательно обнаружу в воспоминаниях, кто мог рассказать ссыльному писателю о Коммуне так объективно, чтобы плавание по замутненным волнам официозной прессы было ориентировано как бы с помощью лоцмана.
Совсем «горячо» — как в той детской игре — почувствовал, когда прочитал в воспоминаниях прокурора — черным по белому — три слова «роман „Отблески сияния“». Чернышевский доверил гостю тайну будущей посылки!