Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.]

Лето 1871 года, Лондон — Генсовет Интернационала получает долгожданное письмо: «…Отрадное известие. Наша дорогая Элиза спасена. Она покинула Париж, минуя всякого рода препятствия, под градом снарядов и пуль. Это чудо, что она спасена».

Еще одна добрая весточка в Лондон, Марксу — о «благополучном прибытии» Кушелевой в Женеву. Так пишет Г. Юнг.

Маркс тут же откликается и в ответном письме прилагает для «г-жи Томановской» несколько строк. Как же жаль, что эти самые строчки — несомненно, с проявлением заботы и внимания — не сохранились.[14]

Маркс долго помнил ее. 1874 год — из его письма дочери Женни: «Вчера вечером у меня были Франкель и Утин.[15] Последний сообщил, что г-жа Томановская вышла замуж… Франкель очень страдает от этого неожиданного удара». Как многое — душевной заинтересованности, подлинного товарищеского внимания — в этих немногих словах.

1877 год — еще одно его письмо, на этот раз в Россию, юристу М. М. Ковалевскому с просьбой помочь Кушелевой и ее арестованному мужу:

«Дорогой друг! Я узнал, что одна русская дама, оказавшая большие услуги партии, не может из-за недостатка в деньгах найти в Москве адвоката для своего мужа… Г-н Танеев, которого Вы знаете и которого я с давних пор уважаю как преданного друга освобождения народа, — может быть, единственный адвокат в Москве, который возьмется за такое неблагодарное дело. Поэтому Вы меня очень обяжете, если от моего имени попросите его принять участие в исключительно тяжелом положении нашего друга».

…Оказавшая большие услуги партии! Чернышевский мог бы гордиться таким своим единомышленником. И не просто страстной последовательницей. Судьба такова, что она становится даже сотоварищем по Сибири. Кушелева с конца семидесятых годов тоже в этих каторжно-ссыльных краях — добровольно последовала за приговоренным мужем.

Знал ли Чернышевский хотя бы что-то об этой удивительной женщине, хроника жизни которой напоминает биографию Владимира Васильевича?..

А что мог узнать он о парижском периоде жизни еще одного соотечественника? Том самом, о котором Маркс с отчетливо выраженным добрым чувством сразу же после разгрома Коммуны писал своим дочерям: «…довольно хороший малый, не без способностей…»

…Петр Лаврович Лавров — революционный народник и публицист, философ, социолог. Он тоже прямой участник Коммуны. Лишь в последние недели покидает ее — не по трусости, понятно. Направлен в Бельгию с ответственным заданием. Докладывает о Коммуне местному федеральному совету Интернационала, призывает к помощи. Затем — Лондон, выступление перед членами Генсовета…

Коммуна разгромлена, на коммунаров охота — репрессии, казни.

Лавров тем не менее с конца июля снова в Париже — не боится, что могут схватить. Его квартира отныне прибежище для разыскиваемых и гонимых. Здесь явка и для тех, кто послан Марксом и Энгельсом с деньгами и паспортами для коммунаров. Он пишет Юнгу о том, что сам тоже раздобывал подложные паспорта и организовывал побеги. Он передает Интернационалу крупные личные деньги — они использованы для помощи участникам революции.

Лавров глубоко проникся пониманием роли и места Коммуны в истории. Видно, благотворно воздействие тех, кто стоит во главе Интернационала. Во всяком случае, историками установлено — он первый в европейской печати дал оценку Парижской коммуне именно как пролетарской революции.

Еще интереснейший факт — в 1880 году в Женеве выходит новая книга Лаврова (как раз в то время, когда Чернышевский пишет «Отблески сияния»). И она о Коммуне. Отличных читателей нашла эта книга. Один из ее экземпляров — в кремлевской библиотеке В. И. Ленина. Он на самом деле читал ее. В. Д. Бонч-Бруевич засвидетельствовал, что Ленин полагал эту работу о Коммуне «лучшей после „Гражданской войны во Франции“ К. Маркса». Маркс тоже узнал о книге Лаврова — из письма самого Лаврова. В письме говорилось: «Вам известно, что мы издаем „Русскую социально-революционную библиотеку“, первые два тома которой Вам уже отосланы. Они содержат мою брошюру о 18 марта…»

Лавров оставил себя в Париже навсегда. Те, кто провожал его в последний путь, а их было восемь тысяч, не забыли, что он коммунар. И спустя почти тридцать лет после Коммуны из толпы в честь русского коммунара слышалось: «Да здравствует Коммуна!» Одновременно звучали звуки «Интернационала»…

…Наступали иные времена. Уже не одиночки отважно смелых героев приобщались в нашей стране к наследию Коммуны.

Знать бы Чернышевскому о том, что начало сбываться его предвидение — «это пригодилось для нашей Родины».