Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.]

Встреча запомнилась обоим писателям: ее следы сохранились и в памяти молодого и в дневнике старого.

Шолохов услышал: «До чего же вы молод!..»

В дневнике же Серафимовича появилось как дополнение: «И черт знает, как талантлив!»

Услышал лестное: «Невелика ваша книга — восемь рассказов, а событий в каждом на целый роман…»

Но не только похвалил уже написанное. Опытный мастер подталкивал начинающего к смелому движению вперед: «Писателю очень важно найти себя, пока молод… Дерзнуть на большое полотно!»

И такое — в поддержку — раздалось: «Нюхом чувствую — пороху у вас хватит!»

Нелегко пришлось молодому писателю в эту трудную пору первых лет Советской власти, когда еще только начиналась борьба с последствиями двух войн, разрухой, безработицей, голодом, лишениями… Приехал в 1922 году в Москву. Начал со статиста, учительствовал в начальной школе, мостил мостовые. Затем грузчик и продинспектор, счетовод в жилуправлении, безработный. И только потом комсомольская газета. О том, как жилось ему, вспоминает тогдашний редактор «Журнала крестьянской молодежи» Ник. Тришин: «Небольшая мрачная комната, одна треть которой перегорожена тесовой стенкой. В первой половине работают кустари-сапожники, рассевшись вокруг стен и окон на низких чурбаках. Стучат молотки, кто-то напевает, двое переругиваются, четвертый насвистывает… За перегородкой узкая комнатушка, где живут Шолохов с женой Марией Петровной. В комнате койка, простой стол и посудная тумбочка». Еще одно свидетельство тех лет: «Нередко селедка и две-три картофелины составляли все питание в день. Гонорары были маленькие: за первый фельетон, например, Шолохов получил 13 рублей. Печатался он редко…»

Редко печатался, однако, не потому, что мало писал. Всякое случалось испытать… Уже после смерти писателя стало узнаваться, как доставалось ему. Литературовед Василий Литвинов, в частности, о следующем рассказал: «…В шолоховском „досье“ благодаря чистой случайности сохранились некоторые отголоски — то в архиве Д. Фурманова обнаружилась запись: „Слабый рассказ Минаева был принят из целей тактических… Хороший рассказ Шолохова из гражданской войны был отвергнут („нам этот материал надоел!“)“; то в подшивке газеты „Молодой ленинец“ сохранился номер с „почтовым ящиком“, где редакция обычно сообщала неудачливым авторам причины отказа. И вот Шолохову: „Это еще не рассказ, а только очерк. Не спеши, поработай над ним, очень стоит. Введи в него больше действия, больше живых людей и не слишком перегружай образами“. Приходилось заступаться за самого себя — объяснять и разъяснять. Пишет однажды одному журнальному работнику: „Ты не понял сущности рассказа. Я хотел им показать, что человек, во имя революции убивший отца и считавшийся „зверем“ (конечно, в глазах слюнявой интеллигенции), умер через то, что спас ребенка (ребенок-то, мальчишка, ускакал). Вот что я хотел показать, но у меня, может быть, это не вышло. Все же я горячо протестую против твоего выражения „ни нашим, ни вашим“. Рассказ определенно стреляет в цель. Прочти его целиком редколлегии…“» Тяжко было входить в литературу… Короче, жизнь — совсем суровая поначалу — понесла своими ветрами на молодого писателя всё и всякое — то скособочит, то вдарит, а то и вовсе сшибет, как, вспомним, впоследствии с веселой горечью проговорит знаменитый персонаж «Поднятой целины». Но выстоял. Не испужался, как это сам все в том же романе часто писал. И все-таки так хотелось надежной опоры…

Шолохов не мог не потянуться к Серафимовичу. Немало самых различных — больших и малых — обстоятельств способствовали этому. Серафимович завоевал у московской писательской молодежи любовь своей заботой, вниманием, готовностью к помощи. К тому же он земляк, а многие его еще дореволюционные произведения о сложном пласте российской жизни — о жизни казачества. А «Железный поток» — это выдающееся полотно о революции…